повадки мои, словно животные прорываются наружу. один миг, и я ворон, всего лишь черный ворон, который только и знает, что гнаться за падалью и вить гнезда. я хрипло кому-то что-то твержу. меня не слушают, да и я их тоже. у меня что-то вроде дефицита жизни или кислорода, когда так необходимо глотнуть его. необходимо вывернуться наизнанку, «ну вот же, возьмите! сожгите!». танцуй, ведьма, сама напросилась на всю это черноту, гниль, от которой задыхаешься, скользишь по стенке и царапаешь лопатки. сквозные раны выплевывают черное, вовсе не похожее на кровь. размазываю его по стенам, совершу обряд себеприношения. пусть кто-нибудь сверху/снизу почувствовать как это существовать наотмашь, сквозь сантименты и километражи от твоей жалкой кончины.
у меня к горлу ком подступает. у меня от холода корка на ладонях. я дрожу в себе от все этой белиберды и только крошу зубы в пыль. черт, это все неправильное, я неправильная. если бы была в мире панацея, я бы давно разорвалась на тысячи осколков, но добыла бы ее. от всего лекарство, даже от удушливости одиночество. от твоей ненужности и не нужно будет прятаться в себе, что, мол, я выгибаюсь под мир, подбираю под себя всю жалость его, всю боль. нет, этого бы не стало. все разлетелось бы, исчезло, будто его и не было. у меня сводят скулы от этой мысли, от таких улыбок.
боже мой, я помню все. все свои царапины снаружи и внутри, все невзначай брошенные слова и попытки отбиться от стада. я все еще ищу себя, я все помню и перебиваюсь этими вспышками радости. с крайности в крайность меня бросает в этом ювенильном море. я не умею в нем плавать, я хлебаю эту мутную воду. мои лёгкие стремительно заполняются жидкость. еще миг, Милли, еще миг… у меня с горла выходят все проглоченные слова, вся это циничность и ненависть. на моем сердце оседает осадок тщеславия,  в себе закрываю уши. я себя не слышу.

[днем позже. в письмах]
время courage. я чувствую себя отслоенной, шершавой штукатуркой. я ломаюсь, разбиваюсь об асфальт. нет чтобы просто уснуть. нет же, я просто разбиваюсь. но я держусь, воображаю себя безумно сильной. я же сильная, черт возьми. куда уж вам до меня, до того, как я паду. нет, не упасть мне, как жалкому Константинополю, Берлинской стене. не упасть, я тверда, непокорна, вымучена и сильна. мое каменное слово – ваша сломанная грудь, не так ли?
сегодня мои соседки по комнате выкинули фокус по «уборке вещей Миллисент». конечно, черт возьми, они мне «помогали». я начала кричать и судорожно хватать свои разбросанные вещи, пока те недоуменно и лживо улыбались. дуры. меня это раздражило до безумия. какого вообще черта? они?

я стремглав вылетаю через дверь/через ворота. у меня стучит в висках и сердце. у меня дрожат губы. я провожу по ним и чувствую шершавую, неровную поверхность. еще больше злюсь, стискиваю в руках сумку. во мне произошло три извержения вулкана по названием «Миллисент», и только один дошел до очага моей души, когда одна из девушек схватила мои несожжённые письма своими крючковатыми пальцами. так жадно вцепилась в них, так жадно и страстно смотрела на них. у меня все внутри перевернулось/перекрошилось, пока я вырывала письма из ее рук. она еще долго смеялась. в моей голове проносится ее смех, я в_себе закрываю уши, я себя не слушаю.
я пролетаю ступеньки лестницы. я не вижу, как последняя метла проносится над моей головой, чтобы приземлиться около раздевалки. я сажусь на верхние ряды. у меня дрожит внутри. ложу сумку на скамейку, рядом и тот час забываю о ней. все уходящее.
я кусаю высохшие губы, изредка подношу ладони к губам, дую на них. мне от этого не холодно, не горячо. не двигаюсь с мертвой точки, смотрю неизвестно куда. иногда на секунду будто сетчатка рвется  я перестаю фиксировать взглядом. но это временное, наваждение, пустяки.
с каких это пор называть соленое для меня пустяки? я не думаю об этом, потому что не плачу. рука сжимает ремень сумки. иногда поворачиваю голову к ней, из нее торчат острые края писем, словно ножи. и одновременно я ощущаю слабость во всем теле, пустое тело от которого хочется только что и избавиться. я сжимаю ремень. вынимаю на секунду письма и снова заталкиваю их обратно. не нужно.

во мне беснуются черти. танцуют невиданный мне танец, чертят круги у меня под глазами. ну же, милый Иисус, не падай. вставай же. посмотри на меня еще раз вымученно, еще раз так цепко. посмотри на меня сверху.
я запрокидываю голову в момент осечки. когда Теплое садится рядом со мной. я не смотрю, до меня все еще доносятся крики усталых бесов. моя рука скользит к бедру; не оступиться, проскользнуть этот раунд, ну же, кончай играть, девочка. у меня по коже мурашки и с треском лопается лед на ладонях. я не смотрю в бок, только чувствую Теплое.
бесы-лиходеи. завидуют и мечутся от внезапно, беспричинного страха. мне становится ужасно невыносимо смотреть вдаль, болят глаза, щемит глаза. я резко поворачиваю голову, до такой степени, что чувствуется боль в шее.
- ты… - вырывается ненужный стон. я скрещиваю пальцы одной руки за спиной. мои губы немы. мы не мы.
передо мной проносятся твои теплые волосы. я в себе скулю, как собака; я царапаю себя изнутри всеми словами, которые только могли прийти мне в голову. именно сейчас, Нора, именно здесь, девочка…
жгучестью резануло в полости живота. когда-нибудь, я тебя убью. вот за это, за то, что приходишь внезапно. за то, что заставляешь мять ладони. я себя за это ненавижу. первый раз, слышишь?
давай станцуем dance macabre. на всех наших косточках.
у меня стонут ребра, когда ты так внезапно приближаешься. у меня же ведь черное-черное сердце… ты своими пальцами нежными…что же ты делаешь, что же мы делаем?
отпугиваю мысли. к черту их. я Булстроуд. мне нельзя болеть.

забери меня…здесь пустеют мосты, залетает в волосы пух,
текут реки стремглав глава за главой, истекает срок.
тереблю кольцо на мизинце при виде твоих нежных рук
mms принимает все вспышки из приступов памяти
остаёмся.
давай срочно тушить маяки. к счастью я не умею плавать.[c]

скрупулёзность моя разбивается о рифы вечных изысканий, перемен. я их совсем не требую, перебираюсь изо дня в день в разных антре, где показываю немое кино. у меня шевелятся игриво губы, я жестикулирую руками. мне приходилось рыдать, чтобы вызвать у зрителей хоть толику печали. это все жестоко; я чувствую нутром всю свою бесполезность, все никчемность моих рифмоплетств. я подставляю свое и без того холодное тело под жгучий водопад. у меня болит каждая косточка, все болит. и внутри тоже. у меня под глазами круги от нехватки воздуха, или еще кого-то. кого-то… слово тает на моем языке, кубик шарика, кубик секундного счастья тает у меня во рту. я давлюсь, снова начинаю бить кулаками о бедра. нет, ничем себе не поможешь. когда мне говорили, что мне остается еще вечность или более, я ужасно смеялась, запрокидывала голову к верху и смеялась. я представляла себя Герой, той самой богиней. она стояла на вершине Олимпа, она улыбалась и прятала холодные руки. я мечтала быть Герой. властной и жестокой. в реальности меня постигает ноль в конечно итоге.
[но иногда]
иногда мне хочется спрятаться в кого-то теплого. поднять бокал игристого «ну. давайте, за грешников». мне хочется раствориться в свете дневных ламп, откуда сочиться неверных дух празднества. или давайте по рваному, сразу? легче бить недобитого, легче шептать, что все будет хорошо, когда у тебя голос срывается от малейшего слова об этом. давайте выпьем за честность. честность – наш новый Бог. я верчу в руках свое сердце. мне говорили, что оно не может разбиться, только остановиться. ну и пусть. мне все равно и всегда было плевать на честность. это не моя религия.
[а пока ты]
пока ты перебиваешь мою ненависть на что-то измученное, я танцую на твоих костях заранее. репетирую танец смерти. ну же, еще раз. еще взмах тонкой души тепла/горечи. я танцую плавно, оттачиваю движения на нервах и душах. чур, мое первое. первое – мое. я выбешу, выбелю их. растру до прозрачность. выгоню тебя из мыслей. но ты впиваешься в меня спозаранку. ты в каждой ранке моей, в каждой дырочке. дай мне имя. как ты меня называешь? чертом? или еще что похуже? скажи мое имя. скажи, как бы оно звучало в тебе. так растворялся иерусалим в моих снах. так крошился лед в антарктиде. скажи мое имя, еще раз. и снова. по встречной со мной. скажи.
я слышу как тонет корабль. наше кораблекрушение, не стечение обстоятельств. а это всего лишь громкий говор спортсменов, перекидывающих через плечу мокрые метлы. я перекидываю через себя тебя. ты, наверное, зацепилась в одну из ребровых дуг, около района сердца. даже рентген не покажет, что ты у меня там. так отчаянно, так неосторожно и мягко. у меня трещат позвонки, я так выгибаю спину. я так тебя изолирую от себя. еще раз смотри как льют дожди. я в мыслях двухэтажных гравирую твою имя на кольце. сплав эмоций, сплав чувств. у меня на тебя передоз или как это там называют запретное?
сколько звуков и слов. мне бы уши закрыть, да и вымолчать все. мне бы отречься от свой веры, от своего мнимого идеала. у меня будет разрыв в сердце, у меня вырвется наружу вся желчь и пустота. мне интересно, что кому достанется после меня? а ты все говоришь. твой голос врастает в меня, словно ноготь. мне больно, у меня болят скулы от давления зуб. мне больно, ты говоришь неправильно и неправильное. ты говоришь и имя мое греешь. не знаешь, да, что делаешь со мной это? пугаешь, да? до сотворения нашего мира остались считанные секунды. а я все пытаюсь вырвать тебя из себя. вынуть, погнуть да и брось. это не для меня, ты не для меня.
но пожалуйста.
дай побыть твоей песней. дай побыть твоим словом у тебя на губах.
и еще дай побыть тонкой материей у тебя на груди.
еще дай время. но оно неизбежно. стоп, теряюсь.
- о чем ты? прекрати. ты все выдумываешь, - у меня еще больше сужаются глаза и сжимаются губы, - знаешь почему все так?
я стараюсь держаться в себе, толкать внутрь прорывающуюся из меня ярость. какого черта она мне все это говорит? ничего она знать не может. у меня соскользнула руку, у меня побелели внутренности от ее касания. ну и что? что с того? я внутренне сжимаюсь от лживости моих мыслей. во мне что-то срывается.
я молчу с минуту. не знаю, что сказать. я смотрю вниз, через лестницы, на поле. серое поле, чуть с зеленым блеском. мокрое поле. это я. я – это поле. такое же растоптанное, вымученное и мокрое от того, чего я не могу признать. – потому что… - я затихаю, поворачиваюсь к тебе. у тебя красивые руки, нежные, наверное, руки. мне в хочется так жадно их сжать, прикоснуться хоть раз. и в тоже время закрыть твои глаза к чертовой матери. чтобы больше так на меня не смотрели, не вызывали целую бурю, целый ураган эмоций. когда ты смотришь, у меня зашкаливает пульс, где-то до предела ртутной жидкости и даже больше. я вскипаю, у меня горячка, только руки продолжают быть холодными. – потому что это неправильно. и мы все придумываем. вместе, понимаешь?
мой голос звучит грубо и твердо. я чеканю слова, как солдаты на митинге.
хищные птицы берут небо стонами*
ты берешь меня взглядами, ты называешь мое имя во мне. дай хоть последний нежностью, но у меня трясутся руки от твоих глаз. от твоих омутов, а ты все больше продолжаешь меня рвать, пока я вжимаю ногти в свои ладони. "досчитай до десяти, Милли. спой себе колыбельную/вестерн. подвигайся под звуки джаза. ты же тоже так можешь внезапно врываться в душу. только оставляешь там вовсе не теплое. сожми свои веки. выдохни. все забудь, все-все забудь. сомкни веки. ты же знаешь, девочка, что дальше будет хуже. дальше ты вспомнишь. давай же, перестать корчить из себя небожителя, потому что кто-то сверху сказал о своем отречении. ты пока еще в себе. задушена».
мой разум кричит мне, лопая перепонки физически. кричит мне прекратить это безобразие. а я наслаждаюсь твоим песнопением, наши пожиранием друг другу. мне все равно, ровно. и мне не больно, когда я твержу про себя и про силу воли. я выхожу на поклон медленно, поднимаю руки к верху. у меня сгибаются коленки, но я не падаю. я представляю себя на серо-зеленом поле. жалким растением, которое топчут и сгибают под тяжестью ног. я выхожу на поклон медленно, считаю патроны. еще на один раз хватит. у меня внутри сопротивление, где ты не на первом месте. у меня в душе сотворение.
и в каждой своей ипостаси, ты – кислород[c]

Отредактировано Millicent Bulstrode (2011-08-20 19:13:07)