Я не хочу бороться с прибоем,
Глотая горько-солёные истины
Я хочу утонуть такою, как есть,
Со своими глупыми мыслями.

Не успели лестницы привыкнуть к быстрым и звучным шагам, не успели портреты в рамках привести себя в порядок и привыкнуть к новому осеннему порядку, при котором безмятежному отдыху приходит конец, не успело солнце еще окончательно растерять все свои теплые лучики, как неприятности уже сыпались на голову тяжелыми глыбами, прибивали к полу, закапывали в свой зыбучий песок. Казалось, судьба думала о том, что абсолютно все ученики привыкли к новой обстановке(ведь за длинное лето отвыкнуть легко), не принимая во внимание особенности единиц.
Для Астрид Адельхейд год начался не самым благоприятным образом. Насмешки, колкости, мелкие, но обидные шутки вгоняли ту в осеннюю меланхолию, несмотря на то, что погода держалась непривычно-солнечная и тёплая, а для неё даже жаркая. Однако ясное небо совсем не являлось для девушки показателем хорошего дня. Угрозы, ухмылки и даже унижения от совсем незнакомых людей она воспринимала так, будто не слышит. Только все больше съеживалась изнутри, со всё большим трудом сохраняла спокойствие и непреклонную безмятежность, зато взгляд выдавал. Испуганный, забитый, он в полной мере отображал, как она дрожит и пятится назад. После полудня на небе появилось первое облачко.
Словно сигнал, заставивший воспринимать все последующее как болезненный и противный укол. Словно обстрел из пуль, и все летят в голову. И не было больше сил и терпения.
Странное это чувство - вот ты терпишь, накапливаешь в душе всю обиду и грусть, терпишь, терпишь, терпишь. И чем дальше не реагируешь, тем больнее взрываться. И однажды вся эта боль в тебе прорезает путь-дорогу наружу заточенным за долгое пребывание в заточении ножом, прорезается яркой вспышкой, что слепит глаза.
Это было чем-то вроде того, как машина выходит из строя. Хотя всё еще выглядело лишенным эмоций. Вижу как смотрю, понимаю как задано. Странно, что еще не пошёл дождь...

Ей надо было убежать. Сорвавшись с места, прочь, далеко-далеко, сломив голову и без оглядки...Хотелось бы, да шаги были осторожные, пусть и суетливые, нервные, оступаясь. Первый раз за весь путь Адельхейд оглянулась и увидела высокую башню своего факультета - издалека та  была не менее красива, чем при рассмотрении её близко-близко. Курс держался к Черному Озеру, однако место это, в котором она находилась сейчас явно было бы закрашено белым пятном на любой магической карте.
Отчаянье, стресс - ноющие чувства вырывались из груди тяжкими вздохами, застывали слезами в глазах, комом в груди. Плотно сжатые губы и кулаки, ни то, ни другое не способно было произнести или сделать жест, хотя бы похожий на самозащиту, твердый отпор.
Астрид знает, что нельзя подставлять под удар вторую щеку, но это нисколечки не мешает ей так и стоять, с вечно опущенными вниз руками.
Погода была просто невыносимой. Температура, которая поднялась от внутреннего напряжения, теперь просто зашкаливала, все словно горело в пламени адском, выстилая перед глазами белую пелену.
Шаг, еще один, третий... Никакого курса уже и в помине нет, никакого направления, никакой точки "Б". Она просто пытается идти куда-то вперед, все удаляясь от безопасного замка.
Дикие животные и создания - все это неважно, зато поблизости нет ни злых языков, ни рук, творящих всякие злые проделки.
Последний шаг перед падением на землю создал иллюзию того, что вся она из свинца. Застывшая перед глазами картина же не показывала и не объясняла ничего особо понятного.
Солнце собиралось покинуть свои покои небесные, однако, казалось, лишь после того, как сожжет альбиноса заживо - даже светило смеялось над ней.

Бушуют волны гонимые ветром
Плывут во мгле тёмных туч караваны
Я погружаюсь в тотальную тщетность
С угасшей верой на дно океана

Personne n’est obligé de tout accepter
On peut sans rien renier vouloir avancer
Qu’importe le passé qu’on porte derrière soi
On ne peut pas croire que les portes ne s’ouvrent pas

Кружится Земля, быстро-быстро, ты не успеваешь за ней. Первый оборот осторожный, плавный, даже слегка приятный, показывает небо. Облака плывут вокруг Астрид, или Астрид вокруг облаков - не ясно, картинка почти не меняется, разве что на небе появляются и исчезают то львы, то пингвины, а то и белые медведи с самого дальнего севера. Последние не задерживаются надолго, лучи сжигают их, превращая в...Стаю белых птиц, лебедей, например. Да и та рассеивается вскоре, они улетят.Второй оборот намного быстрее, чем первый, предвещает головокружение и потерю центра тяжести и равновесия - он опасней, сложней. Все крутится быстро, словно карусель увеличивает скорость, по сторонам лучше не смотреть, иначе голова закружится слишком сильно и все расплывется до самого конца. Четвертый, пятый...Их бесконечное множество, и каждый новый похож на одну единственную каплю, которая обесцвечивает весь рисунок, согласно химическим свойствам. Даже тот водоворот, что остался после всех оборотов(а когда-то бывший чудесной картиной) обесцветится и исчезнет, оставив после себя белую пелену. А Земля не останавливается, и будет реакция происходить до тех пор, пока капля не станет выжигать белый лист, пока не останется от того странно-холодный пепел.
Заснеженная картина родного края, что стояла у Астрид перед глазами, пропадает с каждой секундой. Все это представляется, словно снегопад становится все сильней и сильней, словно каждая новая снежинка все больше, увесистей и пушистей, да настолько, что они миллионами налипают на ресницы и закрывают обзор. Странно, но это кажется настолько настоящим, реальным, что смешивается с другой, гораздо более жесткой реальностью. Почва кажется снегом, солнце - луной, перед уже закрытыми глазами девушки плывут едва заметные разноцветные блики, дыхание прерывается, возвращаясь шумными вздохами.

Откуда-то сверху разносится голос. Кто это?  Он кажется знакомым и будто бы является своеобразным сигналом, чтобы открыть глаза. Только вот не может этого сделать Адельхейд, слишком тяжелые для неё собственные веки, ведь снег подтаял, а потом замерз еще больше - теперь это маленькие хрупкие льдинки в форме замков. Ключ затерялся в сугробах.
Астрид все еще потеряна, находясь меж двух миров: реальности и вымысла, спровоцированного солнечным ударом, она не знает, где же ей все-таки надо остаться. То буря завоет - это зов иллюзорного мира, то голос вновь что-то скажет. Что самое главное, она все слышит и понимает. Только ответить не может.
Если бы можно было совместить эти два мира... - то ли думает, то ли тихонько бормочет девушка на уровне подсознания. Но, увы, мир иллюзий и грёз зачастую абсолютно несовместим с суровой реальностью, особенно такой мир, как Утопия Адель.

Внезапно белый плен рассеивается. Сначала снег окончательно тает, затем гаснет в далеких домах свет, небо поглощает непроглядная тьма, различить можно лишь слабое сияние Луны, которая скрыта черными тучами. А потом небо светлеет, и вот, возвращается солнце, возвращается прежний озноб и мелкая дрожь, и она даже чувствует свои руки и ноги.
-Прости... - Астрид еще не совсем понимает, что здесь происходит, пусть даже и слышала всё, что говорил Эрик, который как-то оказался здесь рядом с ней.
- Удовольствие?
Когда Астрид направлялась сюда(не ведая, что попадет именно в это место), она даже не думала, что солнце остановит её на половине пути. Адель была разочарована собою же в тысячный раз. Даже сбежать у неё не получилось, таков удел человека, основная и, наверное, единственная сила которого - его собственная же слабость.
Как же много мыслей крутилось у неё в голове! И все, а точнее каждую, она боялась рассказать, выразить. Набрав в легкие побольше воздуха(для храбрости и чтобы не упасть в обморок), Астрид все же подала тихий, неуверенный, как всегда испуганный голос:
- Люди вообще слишком многое могут придумать...
Как придумали в далеком детстве то, что она белая ведьма, которая уничтожит на родине всё; как придумали, что она даже не вселенское зло, а что-то настолько мерзкое и противное, к чему даже подойти и прикоснуться казалось действием невозможным, даже камни, как думали дети, умирают, дотронувшись до неё.
- Да, не заглушает.

On a tous en mémoire
un reste au fond de soi d’enfance
On part pour la vie
sans la choisir vraiment

Человеческая память - явление удивительное. Тысячи слов, действий, пейзажей и ситуаций - все это хранит в себе каждый человек, забывая совсем не сразу, если забывает вообще. Как, как может иметь она ограниченный объем? Адель всегда думала, думает и будет думать, что это нереально. Она знает. Именно она хотела бы забыть почти всю свою жизнь, хотела так, как не хотел больше никто другой. На протяжении одного периода она даже думала, что в её длинных, спускающихся ниже колен волосах и содержится все то, что пришлось ей запомнить в жизни. И в особо острые моменты переживания старых обид, она мечтала отрезать их...Брала в руки острые ножницы, но не решалась. И неясно было, жалела ли она волосы или ту самую память, что причиняла столько боли и дискомфорта в душе. Помнит она, как стояла перед зеркалом, сжимала в руке длинный хвост, словно длинные нити воспоминаний, как  предательски дрожали руки(совсем не так, как обычно), и как опускались они, будучи не в силах совершить тяжелый поступок. Сейчас эти мысли почти не посещают её беспокойную голову, только вот память всё не оставит Астрид в покое, словно жестоко над ней издевается.
Да, Эрик был прав. Еще чуть-чуть и она снова потеряет сознание, снова улетит в заснеженную страну, и, может быть, навсегда, кто знает. Кто знает, спасет ли её снежинка на шеё от всепоглощающего и удушающего жара, что играет явно за ад. Может спасёт, растаяв сама, а может и нет, непонятно. Если Астрид не вернется из другого, иллюзорного мира - все равно растает.
-Да... - и продолжает притягивать, манить к себе небесного убийцу, не в силах сделать шаг назад или в сторону, где контакт не будет настолько прямым. Ей везло лишь, что не лето на улице, что кожа еще не покрылась ожогами от беспощадного ультрафиолета, что она еще не сгорела. Однако играть с огнём тоже не самый лучший вариант. И всё-таки, Астрид словно приросла к месту, где находилась. То ли это ступор, то ли солнечный удар парализовал девушку, отнял все силы.
Пария...
Изгнанница, вечный изгой, отверженная миллионы раз; да, парией и правда тяжело быть. Прошлое действительно темное, темное - действительно прошлое, и сейчас, глядя на то, как она словно растворяется на свету, трудно было поверить, что живет Адель зачастую во мраке. Кромешном.
Если бы она обладала хотя бы толикой силы характера, она бы поспорила. Астрид никогда не боролась - сил не было, уверенности в себе, смелости. В то время, когда сверстникам её уже приходил черед спорить и устраивать детские "войны", Аста лишь пряталась где-то в тени, а в итоге её находили и проигрывала она...Обращение с "пленными" было кошмарным. Ужасный результат получается, когда ты стесняешься и скромничаешь настолько, что не можешь сказать  "хватит". Адель не смогла. И вряд ли еще сможет.
Почему ты не осталась дома?
Дом... Могла ли она назвать маленькое здание из дерева Домом, с самой что ни на есть Большой Буквы? Дом...То ли это место, что является ей во снах? Является далеким-далеким. Свет там, в окне, горит ярче других, даже ярче некоторых звезд, что сияют на свете. И дарил ли ей самой этот свет тепло...? Такое нужное и незаменимое.
Нет. В "доме" о ней могли и не вспомнить в течении трех дней, пока та не возвращалась в полубессознательном состоянии из холодного леса. Её обнимал ветер, колыбельную пела вьюга, любили лишь маленькие, заблудшие туда по собственной глупости птицы. Стены были чужими, улицы были враждебными. Тот прекрасный заснеженный мир убивал Астрид Адельхейд с каждым днём, закапывая с головою в сугробы.
Каждое колкое слово, каждый удар, каждая толика равнодушия остались навсегда в её памяти - больно ворошить.
-  Если ты пария, то тебе некуда больше падать. Попробуй представить, откуда надо подняться, чтобы ей стать.

Всё равно нет смысла бороться,
Я и так давно уже пала,
Я уснула, выключив солнце,
Потому, что очень устала.

Каждый человек когда-нибудь в жизни, да боялся открыться. Даже в туманном детстве или глубокой старости, пусть даже говорят, что в такие годы еще или уже нечего скрывать. А не каждый ребенок осмелится оповестить всех о своей мелкой проделке, как далеко не каждый старик решит покаяться в своих, пускай старых, но обременяющих душу, почти забытых грехах. Тайна тяжелая, тайна неудобная, тайна рвется наружу, просится вверх, сопротивляется попыткам её скрыть. И тогда что-то может сломаться, как старый замок, и вот он - открытый ящик Пандоры. Часто в нём оказываются лишь обиды да боль, лишь всплывает война со своим "я" где-то внутри, а облегчение...Скрыто за всем этим грузом. Только вот у этой тяжести уже совсем другие замки, их не взломать. И они, наоборот, погружаются все глубже и глубже, вниз, за собой тянут. Боязнь открыться, боязнь жить, боязнь быть собой - ящик Астрид был странным. Он мог притянуть любопытного или сожалеющего, а мог оттолкнуть того, кто после толкал уже её саму, топал ногами, прыгая на том самом ящике, все придавливал его содержимое, дальше и дальше...
Глупа? Наверное, большинство из тех, кто услышал бы о себе такой отзыв, уже кинулись бы на Эрика, яро оправдываясь, злясь, или же покинули бы место и разговор. Слово это пролетело словно сквозь Астрид, ничуть её не задев, не потревожив, глаза оставались безучастно пусты. Она совершала действительно много глупых поступков. Точнее, всё шло от противодействия. Она слишком много не_совершала, по-настоящему не жила. Когда Распределяющая Шляпа делала свой выбор, над "домом" Астрид она думала слишком долго. Та не отличалась храбростью, хитростью, не была весела и открыта...И тогда Шляпа рассмотрела потенциал. В её хрупком теле он горел белой звездой. А белые звезды, как известно, самые раскаленные и большие. Только самые далекие, доберись до них...
Обжигающее прикосновение чуть ли не сподвигает Адель рефлекторно вырваться, будто убегая от страшной опасности, однако та лишь встрепенулась и задрожала. Боль чувствовалась - кожа была слишком тонкой, на правой руке у Астрид даже остались синяки, шрамами-гематомами, однако этой истории место тоже давно уже в прошлом, об этом она не будет сейчас вспоминать.
Кроны деревьев спрятали их от "убийцы" и Рид даже слегка оживилась, так, наверное, после длительной засухи нежный цветок радуется долгожданной и спасительной влаге.
Астрид видит, что слизеринец чем-то рассержен. Мысль одна и стандартна "это я виновата" и она отводит свой взгляд в сторону, тяжело, но едва слышно вздыхая.
Кажется, что она всегда жила слепо следуя лишь врожденным рефлексам. Из приобретенных она могла пользоваться только боязнью всего, что движется и не движется, да извиняться, вечно не в тему и невпопад.
И ящику, этому странному ящику, который внешне больше похож на убитую сезонами и временем коробку из белого картона, так хочется ему открыться, так рвется из него содержимое, что всей её натуре приходится сопротивляться, противиться. Но что-то прорезает поверхность, и пускай Астрид будет тысячи раз жалеть об этом, пускай совершит еще одну попытку побега от собственного стыда...
- Ты ведь не знаешь, как это...?
Сперва может так показаться. Только на миг посмотрев в глаза Мейсону, Астрид замечает, что и там, где-то внутри в нём что-то тлеет. Может, перегорело уже давно...Ящик продолжает разрываться изнутри, и кто знает, может быть хватит ей дерзости спросить его, что это был за пепел.
А пока Адель лишь думает над тем, что сказал Эрик.
Уникальность... В её случае непохожесть на других была пороком, изъяном, проказой - такое восприятие себя внушила ей жизнь, так уж распорядилась судьба, что ей приходится страдать из-за маленького сбоя в генетическом процессе, так уж получилось, что её белой фигуре приходится идти лишь по чёрным полям. Астрид никогда не думала, что, возможно, дорогу она могла осветить и сама. А если и думала, то свечку её тонкую задули. Остались лишь слезы из застывшего белого воска.

When you try your best but you don't succeed
When you get what you want but not what you need
When you feel so tired but you can't sleep
Stuck in reverse
And the tears come streaming down your face
When you lose something you can't replace
When you love someone but it goes to waste
Could it be worse?

Мысли, казалось, разделили площадь, доступную им, на две части целого и две части диагонали, перемещаясь по ним. Они переплывали границы быстро и хаотично, порой сталкиваясь друг с другом, распадаясь, делясь. Так получалось, что все они могли быть только в одной части целого и только в одной части диагонали. Таким образом первая, полностью заполненная, даже переполненная ими часть, пульсировала и горела от напряжения, разрывалась, ломалась, кипела, словно вулкан за несколько секунд до его извержения. А другая часть, свободная от всего, пустая, никем и ничем не заполненная, была холодна как лёд; скользкая и сухая, она словно отключала сознание, отрезала холодным ножом от всего мира. А границы пространственные были четкие, сильные, не сломать. Так и кипела одна часть, так и оставалась неподвижной другая, устраивая в голове каламбур.
Неоднозначность мыслей поддерживало тело и температура, которая то поднималась, то опускалась; так и давление - скачет вверх-вниз, вызывая сильное головокружение. Астрид опускается вниз, чуть ли не рухнув.
Разговоры с ней никогда не были пресыщенными фразами и выражениями. Зачастую она могла отвечать лишь одним словом, предложение же уже считалось прогрессом и "новым уровнем". Измученная жарой и каруселью мыслей, что крутилась без перерыва, набирая и набирая скорость, сейчас даже слова давались с трудом, и путь их извлечения из себя был труден и полон препятствий.
Он не знал. Адель тяжело вздохнула, однако мысли эти не покидали её. Она была всегда расплывчатой, неясной, сплошной размытой неточностью, и ей показалось, что этот точный ответ скрывает какую-то незаметную плавность, как незаметное пятно на картине художника, поставленное случайно и не по своей воле. Вроде и смог он его вывести растворителями, замазать другими красками, а след все равно остался, как шрам. Но Эрик сказал, что не знает.
Новый каламбур завладел ею: не знает ли он то состояние, или же не может понять, не может определиться, знакомо ли ему это чувство? Новая дерзость для неё, которая, однако, не ломает границы пространства.
-Уверен?
Тучи и облака закрывали собой солнце. То, словно обиженное этими действиями, направляло свои лучи и заставляло их светить, бить в глаза как можно сильнее, едва облака проплывали мимо него. Подходила его очередь покинуть небесные покои и отправиться отдыхать, чтобы завтра с новыми силами испепелять все то, что может растаять, сгореть. Надежда оставалась лишь на дождь и туман, которых и след простыл, что было парадоксальным для здешнего климата.
Астрид всегда думала, что солнце засыпает в воде. Именно поэтому высыхали океаны, озера и реки, именно поэтому на дне их песок - светило сжигало их. Эрик уже лежал на траве, и теперь Астрид мельком взглянула на него сверху вниз, представляя в этой картине себя нескольким временем раньше.
- Ты веришь в Бога, Астрид Адельхейд?
Вопрос заставил поежиться. Она всегда думала, что просто так ничего не бывает. И что кто-то должен был создать и это солнце, и Землю, и нежные цветы...Она не знала. Астрид никогда не представляла себе Бога(в данной ситуации для неё это нечто высшее,   внеземное) так, как его представляют соборы, синагоги и церкви. Для неё это была высшая сила, поток сильнейшей энергии, почти материальной, и она никогда не идеализировала его, прочувствовав тяжесть выживания на собственном нелегком пути. Если прощает, если любит, если люди созданы по подобию - почему она, невинная, чистая, почему она стала виновной только за то, что родилась? Нет, Бог - это что-то или кто-то явно не похожий на человека, и человек совсем не похож на Бога, думала она порой. Люди могут быть похожими на ангелов, светлых, или же падших, тёмных. Астрид не знала. Она боялась темы религии, она никогда не задумывалась над этим всерьез, она была слишком расплывчатой, как и её мысли, суждения. Вся эта тема вдруг представилась ей небом. Демоном было солнце. Обогреет, подарит тепло - но подойди к нему ближе, как сгоришь в адском пламени. Ангелами были облака белые, падшими же были тучи черные. Ну а выше их всех...Только звезды. Странная, космическая, влекущая тема. Астрид совсем ничего не знала о ней, чего там скрывать.
- Я...не знаю...Прости.

Если и в себя веры нет уже, то во что же остаётся верить?
Ответ так прост, что его никак не осознать

Ты родился, когда началась бесконечная война.
Разбивались тела и шел снег из крыльев самолетов.
Никто не молился Богу, который эмигрировал
В другие вселенные со всеми своими ангелами.

Было тихо вокруг. Тишина, словно невидимая, но прочная, крепкая грань отделяла их и от леса, и от наверняка шумного сейчас замка, и от суетливого Хогсмида. Это словно другая сторона реки, только течение здесь медленное, плавное, а с другой стороны кажется бурным и быстрым. Но здесь и сейчас и правда все замирало, оставляя лишь момент, лишь одно впечатление.
Короткие, кроткие её, уверенные его, фразы. Наверное, с другими людьми и разговор был бы другим, и смысл был бы другим, да, наверное, и место могло быть другим... Этот берег мог бы и не пустить сюда других, чужих и шумных. А ведь сколько людей могут развести целую демагогию из простого вопроса, что-то доказывая, что-то объясняя, что-то навязывая...А смысла нет. А здесь, а здесь было тихо вокруг, и фразы были короткими, зато нити мыслей вились до облаков и даже выше, и в словах выражать их совсем не обязательно. А здесь было как-то спокойно, и даже крошечное чувство защищенности и огражденности зарождалось где-то внутри. Сидевшая слегка поодаль Астрид придвинулась к слизеринцу чуть ближе, и значило это то, что она не будет уже дрожать от каждого нового движения его сегодняшним вечером, и то, что сейчас она его почти не боится, и почти не боится даже этих туч, что сгущаются и чернеют.
Боится слегка, конечно. Но хоть не до паники, не до слёз. Она, правда, все по-прежнему нервно накручивает на пальцы пряди волос. Фразы короткие, редкие, заменяет молчание. И совсем не кажется колючим и неуютным.
И даже свой дерзкий ответ она в глубине души, тяжело, но прощает. Улетай, улетай, главное, чтобы не потянул камень вниз, тот, который ты сама привязала к себе на шею. Но если не думать и не представлять, может, станет полегче? Проверить ей все еще страшно.
-Бога нет.
Что заставляет оставить в покое белые волосы и сцепить вновь похолодевшие пальцы в крепкий замок. Эрик говорил уверенно, словно знал это точно, без единого промаха. Он просто сказал это утвердительно, не навязывая и не прививая свою точку зрения Астрид. В голове, почему-то, не возникло ряда вопросов. То ли магия этого места, то ли магия интонации Мейсона, но мысли оставались на своих прежних местах, не выбиваясь из уже ровных цепочек.
Странно. Странно, странно, странно.  Она не знала, верит ли, но знала, что доверяет. Наверняка у него есть основания отвечать так, и, если бы основания были и у неё, Астрид тоже ответила бы точно и ясно. Но у неё не было оснований и знаний, поэтому она не знала, что отвечать, считая свои мысли слишком легкомысленными, чтобы полагаться только на них.
Ей не хотелось высказывать недовольный ропот в адрес судьбы, пусть даже та и была далеко не самой доброй и благосклонной. Она знала лишь то, что жилось здесь намного лучше, чем 7 лет назад. Только непонятно было: то ли это у запуганной девочки выработался маленький, но все же зародыш иммунитета ко всем неприятностям, то ли тех стало действительно меньше, как больше стало тепла. Она улыбнулась.
И в тот же момент больно сжала "замочек" из рук, вспомнив, как временем раньше шла всё дальше и дальше, как остановилась здесь,и как здесь и осталась до того момента, пока не нашёл её Эрик.
И ведь Адель даже не задавалась вопросом, как так получилось, что место и время решило объединить здесь именно их. Ей было даже стыдно за то, что ушла так легкомысленно, поддавшись натиску негатива. И в то же время она боялась вернуться, боялась прилететь на родные огни света, как мотылек, и больно обжечься. Если это было её ошибкой, то всегда найдется тот, кто ошибку может и не простить.
Бога...Нет?
- Что еще освещает заблудшим путь, кроме звезд?
Звезды светили. Но когда что-то давит на голову слишком сильно, так, что её не поднять, что освещает дорогу?