Я рисую жёлтых ящериц, розовых змей
Безумные облака, в них поющих сирен
За окном становится небо темней
Но небо в моих руках, на гладкой поверхности стен

В этом помещении темно и пусто. Полумрак, обволакивающий все вокруг, казалось бы, не давал видеть дальше своего собственного носа, однако гладкая зеркальная поверхность словно светилась и манила к себе, притягивала тысячами маленьких магнитов.
Астрид шла медленно и осторожно, не по прямой линии, а петляла и постоянно куда-то сворачивала, словно поворачиваясь вокруг своей оси и рассматривая помещение. Впереди неё промелькнуло что-то белое и яркое и девушка, затаив дыхание, остановилась. Хотелось выбежать обратно и просто лечь спать, но какая-то неведомая сила останавливала её и заставляла остаться здесь, успокаивая. Странно, остро ощущаемого чувства страха не было, лишь легкое покалывание по коже и совсем чуточку нервов. Хотя ей казалось, что все должно быть наоборот. Здесь было темно и тихо, комната была незнакомая, странная, новая для неё.
Этим вечером Адель снова не сиделось на месте, ну а лестницы Хогвартса, кажется, снова решили над ней пошутить. После того, как она зашла в эту комнату, после этого приятного холодка в ней и чувства, что все здесь отделено от внешнего мира серебристой дымкой, Астрид напрочь забыла, как она собственно и добралась сюда. Помнится только, что на входе(кажется, он был тайным) стоял сфинкс и задавал вопрос низким бархатистым голосом. Аста ответила на него почти сразу, ведь недаром она училась на факультете именно остроумных и смекалистых, и, немного поколебавшись, дала правильный ответ на вопрос.
Если прислушаться, можно услышать звук немного похожий на то, как капает вода вниз с большой высоты. Звук словно хрустальный, тонкий и звонкий, эхом звучащий в ушах. То ли это и правда разбиваются капли, то ли воображение альбиноски сегодня было крайне активным.
Астрид все не решается сделать шаг вперед. Эта живущая в ней паранойя подсказывает девушке, что впереди может быть опасно и жутко, и она, закрыв глаза, стоит на месте. То самое странное чувство шепчет в другое ухо, что пора шагнуть в эту самую неизвестность(оно на удивление хорошо успокаивает) и сделать маленький шаг вперед. И она делает.
Перед глазами предстало большое зеркало, намного превышающее человеческий рост. Еще один шаг вперед.
Астрид не любила зеркала. Оно показывало ей скучное бесцветное пятно, в котором выделялись лишь глаза, что смотрели на себя с неприязнью и грустью. Оно показывало ей белую ворону, ту, в чью сторону всегда летели серые камни, оставляя темные синяки на белоснежной коже, и вместе они смотрелись просто отвратительно. Оно показывало ей кожу, владелице которой никогда не суждено нежиться под теплым солнцем, не испытывая при этом адских мучений. Оно показывало ей всё то, от чего Астрид хотела бежать, чем хотела не быть и не рождаться, показывало всю правду, на которую она усиленно не хотела смотреть, но которая саднила ей душу.
Только вот она сидит возле этого зеркала уже час, а может и больше. Здесь, в этом месте, есть ли в нём рамки времени, пространства и смысла? Взгляд удивленный и нежданно счастливый, с нотками отчаянья где-то на дне.
В зеркале Астрид видела себя, но... У неё были пышные рыжие волосы, совсем как у Вероники, разные глаза - один карий, а другой голубой. На щеках её был здоровый румянец, густые ресницы были цвета вороного крыла, как и брови, а губы были яркого, насыщенного цвета. Кожу покрывали едва заметные, но имевшие место быть веснушки, как дополнение к волосам цвета огня. Девушка в зеркале улыбалась, улыбалась открыто и радостно, а в её руках... В её руках были рисунки, которые она пересматривала. Её рисунки. На картинах было изображено прекрасное буйство красок, все было ярким и сочным, таким красочным, таким летним и солнечным, что глядя на них невозможно было не улыбнуться.
Сзади прекрасной незнакомки стоял мольберт, на котором была еще не законченная картина. На ней был изображен её родной дом, только казалось, что Исландия переместилась в другой климатический пояс и вместо белых снежинок её заметало опавшими листьями самых разнообразных оттенков. Красный, желтый, оранжевый, золотой и темно-зеленый - цвета образовывали какую-то яркую ударную волну, которая вселяла жизнь и движение.
На дне зрачков утаилось горе. Картина, что была на мольберте, совсем недавно была скомкана и отброшена в сторону. На ней и правда был её родной дом, только стоял он посреди белой-белой зимы, был заметен нехоженным снегом, что чуть блестел и никак не выделялся из общего обесцвеченного пейзажа.
Когда художник рисует, когда человек творит, он делится частью себя с другими, это общеизвестный факт. Картины Астрид были такими же, как и она... Прозрачными, неинтересными, не от мира сего и просто ужасными, простым недоразумением, как она это называла. И от этого девушка страдала, сжигая очередной незавершенный портрет.
На раме зеркала красуется надпись "Erised stra ehru oyt ube cafru oyt on wohsi", а Адельхейд, забыв про все на свете, сидит и смотрит на жизнь по ту сторону зазеркалья. На лице волшебницы глупая зачарованная улыбка. Если иллюзия счастья и есть, то сейчас она с нею, определенно.

За окном кто-то плачет, кого-то зовут
Торопливые чьи-то шаги, дождь как шорох страниц
Я рисую праздничный яркий салют
Цветы, шары и флажки, тысячи радостных лиц

Отредактировано Astrid Adelheid (2011-07-29 03:20:27)

Монтегю был зол, рассержен и обижен. "Какого дракла?" Впрочем, своё негодование юноша вообще не показал. "Эмоции, - любил повторять его отец, - это то, что нужно убивать. Если не можешь, то засунь их в глотку и выблюй, пока никто не видит." Эти слова (воистину великие) очень хорошо впечатались в память юноши с очередным отцовским круциатусом. Монтегю-старший умел воспитывать. И поэтому, а еще может из-за слишком богатого спектра чувств, которых Грэм просто не мог выразить выражением лица, юный чародей забрал свою почти бесполезную палочку обратно и гордо удалился из кабинета, неся свой крест беззащитности так же достойно, как Иисус некогда на Голгофу. "И всё же с ней спокойней." Это было так. Длинные пальцы парня обхватывали такое родное и необходимое дерево волшебной палочки. Он чувствовал это спокойствие, эту мощь артефакта, к которой привык за семь лет. Не было похоже, что он лишен защиты, совсем нет. Усмехнувшись, Монтегю подумал: "Почему бы не проверить?"  Действительно, почему нет? Если что, он тут мимо мило проходил, ничего не знает, никого не слышал, и вообще, он папе расскажет. Взмахнув палочкой, он уверено направил ее в сторону идущей впереди Хёрст и произнес: - Stupefy! - и сноп зеленоватых искр был ему ответом. По коже пробежалась еле заметная волна мурашек, и...ничего. Ни крика, ни стона, ни звука падения. Его заклятье даже не выскочило из палочки, а так, предупредительные искры послало. Ну замечательно!
С глухим и еле слышным рыком спрятав бесполезную палочку в мантию, юноша продолжил свой тяжкий путь. Конечно, если не он будет себя жалеть, то кто тогда? "Бедный я несчастный," - сокрушенно думал Грэхэм, "Никем не понятый и не признанный гений, тонущий в океане людских жестокости и слабоумия!" - для полной уверенности этих слов не хватало только всхлипа, но его воспроизвести Грэм не успел - они пришли. На площадке, рядом с довольно усмехающимся Филчем, стояли три ведра - два пустых (для воды, как решил Грэм) и один со старыми, разного вида и размера, щетками.
Юноша с самым мрачным видом посмотрел на это зрелище. За что, за что ему это? Он, невинный, как новорожденное дитя, вынужден драить картины! "О, яду мне, яду!"
Монтегю подошел к Филчу, который как раз протягивал ему какую-то щетку, похожую больше на хвост самой драной кошки Лютого переулка. Замечательно. Грэхэм протянул руку за этим предметом гигиены и, он когда брал его из рук завхоза, их руки соприкоснулись. Юноша возмущенно вскричал: - Не трогай меня, грязный сквиб! Нет, ну а что? Филч был правда сквибом. И грязным, кстати, тоже. Он всего лишь сказал правду, как пророк, ниспосланный небесами этому грешному миру! Отвернувшись от этого жалкого смертного, Грэм заметил, как Вероника снимает мантию. Юноша язвительно выгнул бровь. - Стриптиз для любимого? И имел в виду, конечно же, Филча.

Нет, юноша никогда не считал себя божеством. Даже не позволял никому преклонять перед ним колени. Ну ладно, только если они очень настаивали. Не мог же он отказать? Он милосерден. И честен. А это, похоже, многих смущало. Вот например, сейчас. Грэхэм всего лишь навсего спросил у девушки причину её действий, а она сразу же приняла всё в штыки! Даже предприняла попытку нападения! Безуспешно, впрочем, ведь недаром Грэхэм  семь лет с метлы не слезает. Конечно, он вовремя наклонился. И эта отвратительная грязная тряпка, недостойная того, чтобы коснуться мантии Монтегю, пролетела мимо, скрываясь за лестницей. Внизу раздался возмущенный вскрик, принадлежавший, судя по всему, какой-то девочке. Ну что за наглость, верно?! Да! И сейчас он, несомненно, скажет об этом девушке. - Ай-ай-ай, Хёрст. Как ни стыдно? Где вообще тебя воспитывали, в лесу? - поцокав языком, проговорил Грэм нравоучительным тоном, - Впрочем, у обитателей здешнего леса да и то больше манер, чем у тебя. - уже привычно язвительно добавил он. Но, решив возвратиться к образу великомученика и, по совместительству, гласа небес, снова заговорил таким тоном, каким говорят фанатичные священники в магловских церквях: - Ты несешь только разрушение, ты знаешь? Сначала та дуэль, невинные разбитые горшки. Потом поцарапанное твоими мышами моё идеальное лицо! Теперь моя работа, и, наконец, эта тряпка, которая, волею судьбы попала не в меня, а в невинного ребенка. Остановись, внемли словам моим! - конечно, Грэхэм понимал, что несет сейчас редкостную чушь, но останавливаться не собирался. Раз уж он тут застрял без магии и голых русалок, то будет говорить то, что захочет! Да и болтать ему явно нравилось больше, чем отчищать грязь от бесполезных и никому не нужных картин. Конечно, кому нужны картины, где изображен не он?
Поэтому, прислонившись спиной к бардюру лестничной площадки, он, невозмутимо сложив руки на груди, продолжил проповедовать дальше: - Знаешь, ведь никогда не поздно раскаяться. Встать на путь спасения. Попросить прощения у тех невинных, жизни которым ты испортила. - Грэхэм с интересом наблюдал, как девушка оттирает грязь. Он всегда любил наблюдать за тем, как другие работают. В детстве он смотрел на работу целой армии домовиков, которые драили, чистили, готовили. Он никогда не пытался им помочь - зачем? У каждого своя судьба, своё предназначение. У них - служить, у него - указывать и кидаться в них вещами. И ничего такого тут нет.
- Знаешь, я тут подумал. Что мог бы простить тебя, если ты хорошо попросишь. Заплачешь, падешь на колени... - протянул юноша, мечтательно закрыв глаза.

Отредактировано Graham Montague (2011-07-29 22:27:13)

О да. Конечно, Грэхэм Монтегю был идеален. Бесспорно, без сомнений, аксиома. Но даже у идеала есть свои, если не изъяны, то... особенности. Изюминки. Слабости. Слабостью Грэма была власть. Ну что тут поделаешь, любил он покомандовать. И делал это хорошо, мастерски хорошо (как же иначе-то). Так почему же считают отвратным то, что ему нравится, когда его благодарят? А этот недвусмысленный намек о его склонностям к БДСМ... Грэхэм пошло усмехнулся. Каждому своё, и ему действительно это нравилось. Не было смысла отрицать, это знали многие. Грэхэм и не скрывал, потому что ничего предосудительного тут не было. А то, что ни в чем не смыслящая девчонка считает это отвратительным... Грэм простит ее. Он великодушен. - А что возбуждает тебя? Самоубийцы и грязные сквибы?
Но не настолько испорчен, чтобы полагать, что девчонка испачкает его обувь. Его новые туфли из драконей кожи. Он не успел вовремя отшатнуться и они действительно испачкались. Ну что ж.
И тут Грэм сделал действительно странную вещь. Он побежал. Нет, конечно, он не боялся Хёрст. Просто какой кайф быть испачканным? Да и хотелось ему подальше от этих картин скрыться, больно они угрюмые. Вдруг ему повезет и Вероника, махнув рукой, вернется и сама вычистит картины? Бегал Грэхэм быстро, но мантия определенно мешала. Она развивалась, как плащ на верту, и цеплялась за всё, что попало. Внезапно юноше в голову пришел план. Он не прекращая движения, он стащил мантию (кое как выудил оттуда волшебную палочку) и, проведя ею по грязной картине и стене, испачкал ее. А потом бросил назад, попадая точно в лицо девушки. Рассмеявшись, как ребенок, Грэм побежал дальше. "Ну попробуй, давай, попробуй, догони..." Его отвлекающий маневр в виде брошенной грязной мантии отлично сработал и юноша вырвался вперед. - Шевели поршнями, если хочешь меня догнать!
И он бежит дальше. На него смотрят люди, вероятно, узнавая охотника команды Слизерина, удивляются. Но однокурсников тут нет, и это радует. Грэхэма тормозит малышня. Сзади уже слышен топот Хёрст. Монтегю, не желая сдаваться, заворачивает куда-то влево, потом вправо, взбегает по винтовой лестнице. Потом налево и снова налево. Тут сыро, грязно и никого нет. В этой части замка Грэм еще никогда не был. Да и не похоже, что кто-то тут обитает... Его друзья никогда не говорли об этом месте.
Грэм остановился, чтобы перевести дыхание. Они бегают вот уже минут сорок и, в какой хорошей форме бы ни был Монтегю, ему нужен перерыв. Плевать, что Вероника прибежит, она сама, наверное, чуть живая. Юноша огляделся. Это небольшое помещение было жутковатым на вид. Ржавые доспехи, странные картины, много пыли и один пустой стеллаж для книг.

Грэм с пренебрежительным интересом вторично осматривал обстановку комнаты. За спиной послышались сначала быстрые, потом уже более усталые шаги. Не отрываясь от лицезрения стен (Грэхэм искал более заметные стыки между камнями, трещины и подобные отверстия), он с усмешкой отметил, что у Хёрст отдышка. "Даже бегать не умеет." - подумал юноша. Заметив нехарактерную для данной структуры стен складку, Монтегю провел по ней рукой. - Правда? А я думал, что попал в гостиную Хаффлпаффа. Тут... - насмешливо проговорив это, Грэм повернулся к девушке, и, демонстрируя испачканную пылью ладонь, договорил: - Достаточно грязно. К сожалению, то, ради чего парень испачкал руку, тайным ходом не являлось. Это был просто стык плит.
Грэхэм внимательно посмотрел на Веронику и потом тоном, терпящим возражений, заявил: - Ищи проходы, или проваливай. Не дожидаясь решения чародейки, Грэм продолжил осматривать стены и пол комнаты на признаки тайников. В своем поместьи он нашел несколько застенных проходов, соединяющих спальни, и даже пару небольших комнат. Кроме него никто не знал об этих помещениях: чете Монтегю было не до этого, а старший брат Грэхэма предпочитал другие занятия. Те ходы были зачарованы так, что с помощью магии их не возможно обнаружить, то есть пользоваться можно лишь тогда, когда знаешь где вход. Грэм подозревал, что здесь то же самое. Но даже если это не так, магия им сейчас не помощник. То, что эта комната скрывает порталы, юноша просто кожей чувствовал.
Добравшись со своим осмотром, наконец, до шкафа, парень оценивающе на него посмотрел. "Тяжелый, не смогу отодвинуть." Но внезапно Грэма поразила догадка: а что, если среди того хлама, есть какой-нибудь рычаг? В голове зароилось множество мыслей. "Куда ведет проход? Кого там можно встретить? Это единственный портал в Хогвартсе?" Монтегю мрачно оборвал собственный шквал вопросов. А если там нет никакого прохода? Если это просто ненужная комната? Тогда, если туда полезет и вернется ни с чем, то, по крайней мере, будет выглядеть глупо в глазах девушки. Но тут Монтегю оборвал себя во второй раз. Какая разница, что подумает Хёрст? Разве важно, какое мнение будет о нем у грязнокровки? Вот именно.
Поэтому, уверенно подойдя к шкафу вплотную, Грэхэм начал, как ни в чем ни бывало, закатывать рукова своей рубашки. Закатав правый и расстегнув уже пуговицы на левом, он вдруг остановился. Если правая рука была обычной и без каких либо пометин, то на левой была целая сеть шрамов: старых и свежих, тонких и глубоких, незаметных и еще незаживших. Черной Метки там, конечно, не было, вопреки сплетням и слухам. С одной стороны, юноша не хотел разрушать их для Хёрст, а с другой, он не хотел, чтобы она видела его шрамы. Нет, он не стеснялся их, хоть они и выглядели ужасно, но это было тем самым личным, о котором никому знать не положено. Однако встряхнув головой, Грэхэм закатал и второй рукав. Плевать, что она подумает, если увидит. Пф, это всего лишь грязнокровка.
Ловко ухватившись за верхнюю полку, Монтегю вскарабкался на нижнюю. На верху было пыльно и грязно, но всё же оставалось впечатление, что тут уже кто-то был и что-то искал. Чтобы видеть лучше, Грэм поставил ногу на вторую полку снизу, а руками схватился за то место шкафа, где верхняя крышка соединяется со спинкой. Тут было множество странных вещей, но рассмотривать их Грэм не стал - его внимание привлекла небольшой бюст бородатого мужчины, который, в отличие от остальных вещей, не был покрыт пылью. -Драклы! - Монтегю, попытавшийся взять статуэтку в руку, с грохотом полетел на пол. Сама статуя двинулась куда-то в сторону, вместе со шкафом, с которого юноша так неприятно свалился.
Зазвучал неприятный скрип, из шкафа выпало несколько вещей. Грэхэм, не успев еще встать, быстро отполз назад, зачарованно глядя на двигающийся стеллаж. Он, черт возьми, оказался прав! Да ради этого стоило свалиться со шкафа!