Меняются и время, и мечты;
Меняются, как время, представленья.
Изменчивы под солнцем все явленья,
И мир всечасно видишь новым ты.
~
Во всем и всюду новые черты,
Но для надежды нет осуществленья.
От счастья остаются сожаленья,
От горя — только чувство пустоты.
~
Уйдет зима, уйдут снега и холод,
И мир весной, как прежде, станет молод,
Но есть закон: все обратится в тлен.
~
Само веселье слез не уничтожит,
И страшно то, что час пробьет, быть может,
Когда не станет в мире перемен.

Мир внутри зеркала был идеальным. Он затягивал в себя красотой как внешней, так и внутренней, он создавал ощущение абсолютного покоя, он поражал и светился, звенел хрустальными каплями. Казалось, что это дребезжащая в волнении люстра, а где-то далеко землетрясение разрушает дома и целые города, вот только до хрупкого и ломкого хрусталя оно никак не доберется, оставляя лишь легкое предчувствие бури. Мир внутри был идеальным, даже слишком, чтобы быть настоящим. Слишком эфемерный, чтобы обрести материальную оболочку, он клубился в уголках затуманенного сознания, будучи полупрозрачным и мерцающим в кромешной тьме. Он не казался бутафорным и искусственным, словно плохой непродуманный спектакль, но тем не менее был слишком инфантильным и призрачным, он не был достаточно живым и был недостаточно мертвым. Это был мир на одну персону, но совсем не тесный и ограниченный. Это мизерное королевство приглашало остаться в нём навсегда. Сейчас оно и только оно было реальным, ничего больше не было, а реальный мир стал чем-то из раздела самых страшных кошмаров, да и то, в этом Королевстве Зеркал такое не снится. Еще чуть-чуть и тот портал, что мог еще возвратить Астрид в реальность, закроется и неизвестно, сможет ли позже снова открыться. Для человека, заветные мечты которого казались ему нереальными и запретными, такое абсолютное(пусть и иллюзорное) исполнение грёз могло стать фатальной причиной помутнения разума.
Астрид сидит вплотную прижавшись к гладкой поверхности, огонька в её помутневших глазах нету, зато появился он во взгляде красавицы, чья улыбка лучезарно сияет, чьё дыхание можно почувствовать, если на долю секунды задержать собственное свое. На щеках красавицы легкий румянец, который мог бы сказать о её смущении, но та улыбается расковано и свободно, кажется, наслаждаясь подобного рода вниманием. Адель резко, почти молниеносно встает и тянется к лицу девушки, что смотрит на неё с интересом. Мертвенно-бледные руки осторожно прикасаются к холодным щекам рыжеволосого наваждения, и волшебница немного удивляется - она думала, что незнакомка будет теплая, как первые лучи солнца после холодного предрассветного часа. При первом же прикосновении она вздрагивает, словно чувствуя чьи-то прикосновения и к своей коже, такие же нежные и осторожные, как они выглядят в зеркале. Далее она проводит рукой по волосам цвета огня, те мягкие, но слегка растрепанные, и её длинный и тонкий палец запутывается в них, а Астрид чувствует, как на её собственной голове рвется слабый, бесцветный и длинный волос. Почти развеянный по ветру пепел отчаяния залетает в глаза, куда-то на самое дно их, и из синего ока вытекает прозрачная соленая капля, глаза незнакомки заблестели, будто от слёз, но улыбка осталась прежней.
Несомненно, она была невероятно-прекрасной и удивительной. Зеркало, увы, показывало не душу, а лишь потайные и самые сокровенные, заветные желания, но... Разве желания это не часть души? Зазеркальный фантом заслуживал того, чтобы быть чем-то духовным и спиритическим, но этого было мало. К несчастью, в этом мире его материя(а точнее полное отсутствие её) были слишком слабы, чтобы быть заметными и способными выжить.
Ею завладевает безумие. Говорят, что есть такая особая форма шизофрении, когда больной не способен видеть что-либо в деталях, или что-либо, кроме чего-то одного, цельного. Вот сейчас и она, смотрит на теплую девушку и восхищается, и не хочет её покидать. Но, как и говорилось до этого, мир был слишком хрупким и слабым. Всего одно лишь вторжение, пускай даже и не враждебное, и он треснет и лопнет, как старое ломкое стекло, как брошенная на пол фаянсовая кукла. Это совсем не похоже на свинцово-оловянную реальность, где каждый знает, как ему выживать.
-Не уходи, не уходи, не уходи... - шепчет видению Астрид, с нежным придыханием и волнением в голосе. Девушка лишь улыбается и кивает в ответ, молчит, и... Исчезает. Сияние, что окутывало их пропадает мгновенно, следуя за незнакомкой в её сказочный мир. Комнату пронзает звук бьющегося стекла, Астрид прижимает ладони к ушам, в безумии льнет к зеркалу ближе и ближе. И поверхность того уже не кажется мягкой, поддатливой, теперь она твердая, как гранит, призрачный мир разбит на кусочки. Острые, больно режущие до самой крови.
Астрид растеряна. Ей хочется умолять ту девушку-иллюзию вернуться и снова смотреть на неё, не отводя глаз, но... Кто-то пришел. Теперь в зеркале лишь три силуэта, её и еще двух людей. А призрачная дымка растаяла, и в таком освещении альбинос полуслепая настолько, что не может различить ни Грэма, ни Веронику, что по какой-то странной прихоти судьбы оказались здесь, отпугнув её сказку. Сразу возвращается страх, окружая её со всех сторон, не оставляя ни единого незаполненного им поля.
- Какого дракла ты тут делаешь, белобрысая?
Вспоминая прекрасную веснушчатую деву, Астрид снова понимает, какие они разные с ней и как бы хотелось ей стать той самой рыжей, которая скрылась в глубинах зеркала и её загнанной в угол души. Она не умеет отвечать колкостями на колкость, лишь прячет взгляд и снова заглядывает в Еиналеж. Никого.
- Зачем ты прогнал её?! - чуть повышая обиженный тон.
Теперь уже её собственные глаза заблестели от слёз. Незнакомку нельзя было удержать за рукав мантии, она бы не обернулась даже на крики и хриплые зовы.
Астрид не отходила от зеркала ни на шаг, попадая под единственный здесь слабый источник света - маленькое окно, она и сама немного светилась, напоминая печальное скорбящее привидение. Кто знает, если бы Грэм и Хёрст не добрались сюда, то, возможно, ей бы и предстояла именно эта печальная участь? Впрочем, нельзя сказать, что Адель была против неё.