- Ва-банк, - с видом человека полностью уверенного в успехе Алекто сдвинула на середину стола все имевшиеся в ее распоряжении средства, среди которых помимо галеонов наблюдались золотые и серебряные украшения, домашнее задание по прорицаниям, шесть писем из чьей-то тайной переписки, личный дневник леди, с которой Кэрроу имела счастье играть, платиновые перстни представителей чистокровного рода Гринграсс, Кэрроу и Мальсибер, а так же еще множество прекрасных вещей, которые могли бы прельстить многих. Вы спросите, с какой стати тогда Алекто позволяла себе вести столь агрессивную игру, когда на кону стояло так много? Не трудно догадаться, что она делала это не просто так и блеф здесь был не при чем. У девушки на руках был стрит-флеш и она была полностью уверена в своей победе, так как вероятность комбинации карт выше этой была слишком низкой и не нужно быть гением, чтобы понять, что у соперника руки сильнее быть не может. Во всяком случае, наблюдая за своими оппонентами, Кэрроу ни за что бы не сказала, что у кого-то из них роял-флеш.
- Я пас, - через какой-то короткий промежуток времени проговорил Гринграсс и сбросил карты. Каре. Алекто снисходительно улыбнулась юноше, который остался у стола и продолжил с интересом наблюдать за игрой. Тягостное молчание повисшее в комнате, нарушалось только тяжелыми и беспокойными вздохами присутствующих. Кэрроу ждала. Публика тоже. Мальсибер улыбалась. Наконец, протянув руку, она сдвинула на середину стола все то, что было в ее распоряжении и то, что Алекто желала заполучить ради удовлетворения собственного тщеславия. Гранатовый браслет мисс Старк, изумрудные сережки Мадлен, несколько фамильных украшений представителей самых разных домов. Когда же Кэрроу убедилась, что это не сон, она была чуть более, чем полностью уверена, что Мальсибер блефует и пытается обвести Алекто вокруг пальца. Однако же некое сомнение уже зародилось в душе девушки и стук сердца, гулко отдававшийся в ушах, стал свидетелем получения порции адреналина, которую слизеринка и стремилась получить.
- У меня к тебе предложение, Кэрроу, - тихо проговорила девушка и с улыбкой посмотрела на Алекто, кладя карты на стол рубашками вверх. Она постучала пальцами по картам и выдержала необходимую для интриги паузу. Взглянув на Мальсибер, волшебница улыбнулась в ответ и кивнула головой, разрешая продолжить. Она ведь была почти уверена в том, что стрит-флеш сегодня никто не побьет и ее оппонентка просто зря тратит силы на бессмысленный блеф, который больше походил на предсмертную агонию.
- Проигравшая, - Мальсибер усмехнулась и понизила голос до заговорщицкого шепота, - проведет сегодняшнюю ночь в запретном лесу, - на этой фразе комната наполнилась звуками удивления и негодования, но слизеринка явно не закончила говорить. Выждав пока ропот утихнет, девушка продолжила, - в полном одиночестве, или с «защитником», если угодно, но без палочки, - она извлекла свою волшебную палочку из чехла на поясе и бросила ее в кучу с прочим барахлом, выжидающе глядя на Алекто…
- Ты что с ума сошла, Мари?! – с неприкрытым возмущением Гринграсс глянул на девушку, а затем взял ее палочку и протянул обратно. Он был не единственным человеком, понимающим рискованность подобного предприятия, но в отличие от Кэрроу не желал вспоминать о том, что представители змеиного факультета хоть и не славились бездумной храбростью, но все же трусами не были и привыкли ходить по острию ножа, балансировать на грани, но делать это с большим изяществом нежели представители львиного факультета. Откажись Кэрроу сейчас и она бы прослыла трусливой малолеткой, и мало кого интересовало бы, что запретный лес – самое опасное место во всем мире, куда можно было бы сунуться пятикурснице в полном одиночестве, да еще и без палочки. Алекто знала, что подобная трусость закроет перед нею многие двери, и в ее комнату больше не будут приходить старшекурсники, чтобы взглянуть как она играет в покер. Кэрроу придется довольствоваться скромным обществом малышей и погодок, а такая перспектива для принцессы была немыслимой, потому что она привыкла быть в центре всеобщего внимания, привыкла, чтобы общество холило ее и лелеяло. Непосредственное общение с ними ей было не нужно, для этого существовали люди поинтереснее, но почитание и обожание девушка любила и никак не могла из-за какого-то глупого спора их потерять.
- Ты согласна, Кэрроу? – спокойно поинтересовалась девушка напротив и вновь взяла в руки карты. Алекто же некоторое время смотрела на нее с удивлением, после чего легким кивком головы дала понять, что она согласна. Палочка слизеринки так же оказалась на столе и она напряженно улыбнулась, уже неуверенная в том, что это был блеф. Мари была настолько спокойна и уверена в себе, что Кэрроу невольно начала сомневаться в том, что сделала все правильно.
- Ты что делаешь? Ты хоть понимаешь, на что согласилась? Глупая самонадеянная девчонка! – он ударил ладонью по столу. Галеоны зазвенели и покатились по деревянной поверхности, падая на пол. От напряжения застыла публика, Кэрроу не моргала, Мари улыбалась, напряжение росло. Выдержав в гнетущей атмосфере несколько долгих минут, она расхохоталась и предложила вскрываться.
- Стрит-флеш, - негромко произнесла Алекто, заранее зная, что она проиграла. По выражению лица соперницы догадаться об этом было очень нетрудно. Но разве это возможно? Каре, стрит-флеш и роял-флеш в одной игре? Смешок. Возможно. Глаза не обманывали девушку, на столе лежали пиковая десятка, валет, дама, король и туз. Кэрроу рассмеялась и ее звонкий смех разлился по комнате, разряжая обстановку. Все и каждый понимали, что сейчас пятикурсница уйдет в лес и никто не мог гарантировать, что она вернется.
- Если удастся выбраться из леса живой, можешь забрать все это, - снисходительно разрешила Мари, но в ответ услышала только тихий смешок Алекто. Она не нуждалась в выигрыше, исключая перстень рода, который уж точно не мешало бы вернуть. Все остальное барахло не представляло собою ровно никакой ценности и к тому же будет возвращено в следующую игру. То, что Мальсибер повезло сегодня, еще ничего не значило.
Комната опустела в следующие несколько минут. Гостиная тут же наполнилась удивленными возгласами и перешептываниями, за стенкой девушки судачили об игре. Больше всего на свете Кэрроу боялась, что один из этих разговоров достигнет ушей Амикуса и тогда он придет к сестре и убьет ее без вмешательства тварей запретного леса. Хотя, если быть до конца честной, в какой-то мере Алекто желала этого. Желала, чтобы кто-то вошел в комнату и остановил ее, потому что поход в запретный лес – сумасшествие чистой воды. Но все, кто заходил, интересовались только, действительно ли она собирается выполнить условия спора. Мерлин! Ну, разумеется, она собиралась, можно подумать, что был другой выход.
- Твой брат знает? – поинтересовался грубый голос за спиной и Алекто не оборачиваясь, узнала в нем наследника Гринграсса, с младшей сестрой которого Кэрроу водила дружбу.
- О, да брось, это же всего лишь… - она замолкла, складывая в крохотную заколдованную специальным образом сумочку, немыслимое количество вещей. Уж если ей нельзя пользоваться палочкой в самом опасном месте на земле, Кэрроу воспользуется зельями и фляжкой с виски.
- Всего лишь темный лес? – он усмехнулся, а она фыркнула. Не трудно было догадаться, как чувствовала себя пятикурсница перед походом в темный лес. Нагнетать обстановку было не обязательно, потому что Алекто совершала этот безумный поступок с полным осознанием того, что делает и ей было страшно. Нет, ей было чертовски страшно и, хотя признаваться в этом не хотелось, сердце переставало биться, едва Кэрроу представляла, с какими тварями может столкнуться в чертовом лесу.
- Все будет в порядке, - не слишком убедительно заявила девушка и сжала сумочку в руках. Накинув на плечи темный плащ, обитый мехом, она выскользнула из комнаты в гостиную, где в один момент наступила гробовая тишина. Алекто прошла сквозь удивленную толпу с улыбкой, хотя больше всего ей хотелось разрыдаться от страха, залезть в теплую постельку и провести там надвигающуюся ночь. Поскольку сама отказаться от глупой затеи Кэрроу не могла, она мысленно молилась всем богам о встрече с Амикусом, Филчем, или Розье. Но по закону подлости никто из них не встретился девушке за все то время, что она медленно брела по коридорам. И даже выйти их Хогвартса слизеринке удалось незамеченной, хотя гриффиндорцы должны были возвращаться с тренировки по квиддичу.
Темный лес встретил Алекто привычно-тихим шуршанием листвы, которое сейчас таило в себе страшную опасность и Кэрроу казалось, что в шепоте леса, она слышала предостережение.
Каждый шаг давался с трудом. На каждое новое движение приходилось уговаривать саму себя, повторяя обман, что ничего плохого не случится. Перед глазами невольно проплывали страницы книг, в которых красочно и многословно рассказывалось о тварях, обитавших в запретном лесу. Стараясь прогнать непрошенные мысли, Алекто достала из сумочки зелье темно-красного цвета. Применение оного имело ряд неблагоприятных последствий, но Кэрроу предстояла целая ночь в лесу и она понимала, что без флакона жидкой храбрости ей не справиться. После нескольких глотков леденящий душу страх отпустил, и девушка нашла в себе силы даже улыбнуться. Шаги стали увереннее, как и вера в то, что уж с ней-то ничего дурного приключиться не может. Через несколько минут прогулки, Алекто перестали пугать какие-либо звуки, а еще через несколько она заприметила небольшую поляну, на которую и поспешила спуститься. Вполне пригодная для того, чтобы провести здесь ночь, - заключила девушка и вытащила из сумки покрывало, на которое и присела.
Тьма сумерек плавно перешла в мрак ночи и Алекто пришлось оставить занятие, которым она занималась последние полчаса. Наброски рисунка были аккуратно сложены в сумку, а девушка полулегла и стала наблюдать за звездами, ожидая, когда же ее сморит желание сна. А между тем этого не происходило, и Кэрроу маялась от скуки, потому что было совершенно очевидно, что звуки прямо у нее за спиной, девушку ничуть не пугали. Она могла бы сидеть так еще очень долго, если бы происходящее совсем рядом не начало приобретать вполне явственные черты некоего присутствия. Без страха обернувшись, Алекто пожалела о том, что это сделала.
Оно было похоже… Да ни на что из того, что Кэрроу раньше видела, это существо похоже не было. Большой комок с панцирем и очень длинным хвостом отдаленно напоминал мантикору, но ею не являлся. Шипящие звуки, которые оно издавало, походили на шипение кошки, но так же имели ряд различий. И если уж говорить честно, то Алекто мало волновало кем было это существо, потому что оно приближалось очень стремительно, даже несмотря на то, что слизеринка на один прыжок существа делала три шага назад, пока не уперлась спиной в ствол дерева. А между тем животное приближалось. Кэрроу все сильнее вжималась в ствол, желая исчезнуть, но это у нее никак не получалось. Невербальная магия так же не желала проявить себя, а зелья, которые девушка имела при себе, не могли бы ей помочь.  Оставалось молиться, но вместо этого, слизеринка, едва существо приблизилось, зарядила по нему ударом сапога. И очевидно сделала это зря, потому что ранее не столь агрессивное, животное бросилось вперед, и Алекто ощутила, как в ногу вонзается жало. Громкий крик. Второй ногой девушка еще раз ударяет в ту часть тела твари, которая предположительно являлась лицом, и разъяренный визг обиженного животного возвестил о том, что оно еще не закончило. И следующий удар жала пришелся куда-то в район живота. Ткань утепленного плаща не выдержала, но смягчила удар, отчего жало не вошло слишком глубоко. Не чувствуя страха, но ощущая адскую боль, Кэрроу попыталась перевернуться на бок, что получилось у нее довольно дурно. Краем глаза, видя как жало заносится для третьей атаки, девушка зажмурилась. Находясь в смертельной опасности, она все же упрямо не верила в то, что может умереть из-за маленького уродца. Нет. Только не она. И только не сегодня.

Отредактировано Alecto Carrow (2011-08-07 00:18:43)

Пятнадцать лет. Что она знала о смерти? Пятнадцать лет. Как она чувствовала опасность? Пятнадцать лет. Кто рассказал ей о том, что жизнь не вечна и ее можно потерять из-за глупой игры в покер? В этом возрасте ты не думаешь о том, что с тобой может случиться нечто дурное. Инстинкт самосохранения, базовый инстинкт прятался в глубины сознания, заполненного адреналином, азартом, максимализмом. Здесь не было места ни страху, ни опасениям, ни мыслям о смерти. Очень жаль. Потому что сейчас, лежа на холодной, мерзлой земле и ощущая теплыми пальцами ледяной снег, Алекто пожалела о том, что ей в голову не вложили мысль о том, что дороже жизни есть только честь, которая не была бы запятнана тем, что Кэрроу не рискнула собой ради глупого спора. А даже если бы и была? Какая разница? Какое это имело значение среди тех, кто только и назывался аристократами, хотя в действительности были лишь отдаленным подобием этого сильно идеализированного, но оттого не менее приятного образа. Осознание того, что натворила глупость, пришло к Алекто сразу же после того как она ощутила удар жала первый раз. После второго она полностью поняла собственную ошибку и успела поклясться самой себе, что если сейчас из нее исторгнется поток непрошеной магии, отныне она начнет думать головой, а не тем местом, на котором обычно сидят. Третья атака, пришедшаяся на спину, убила в Алекто надежду на то, что животное отступит, ровно как и веру в чудесное избавление. Не будет никакого избавления, потому что Запретный Лес потому и называется запретным, что сюда нельзя ходить ученикам в одиночестве. Редкие случаи отработки проходили под тщательным руководством администрации школы. Что здесь было делать девчонке, посещавшей уход за магическими существами в лучшем случае раз в месяц? Вот именно. Ничего. И ей следовало найти другой способ удовлетворения собственного тщеславия и гордыни, которые и без того были раздуты до немыслимых пределов. Но что могут изменить эти пространные размышления, когда волосы на затылке встают дыбом от ощущения холодного дыхания смерти? Оно было так близко. Кэрроу казалось, что вот еще один удар и она получит свой поцелуй смерти, которая была настолько милосердна, что не позволила бы своей дочери мучиться слишком долго. Закрыв глаза, Алекто ощутила отчаяние и несколько капель горячих слез. Глупая. Какая же она была глупая.
Заклинание рассекло ночную тьму, подобно тому, как первые лучи солнца рассекают полумрак сумерек. Несколько раз подряд, наблюдая эту удивительную картину, Кэрроу смотрела за ней как завороженная, слушая вкрадчивый голос отца, который рассказывал о том, что всему есть свое время и время тьмы, столь же прекрасное, сколь время света, заканчивается при первых появлениях светлых лучей. Так вот брошенное во тьму заклинание было для Алекто сравнимо с рассветом. На ее сухих губах проступила слабая, едва заметная улыбка и она с хрипом перевернулась на спину, подтягиваясь на целых, не раненных руках к стволу дерева, чтобы сесть. Боль поразившая тело в этот момент, заставила ее сжать зубы и громко застонать от мучений, которые девушка испытывала с каждым движением. Кто-то говорил, что любую боль можно стерпеть и что душевные муки всегда сильнее мук физических? Чертова философия! Алекто пережила самые разные виды душевной боли с момента потери родителей, но она никогда не чувствовала того, что чувствовала сейчас. Все тело разрывало на куски, и какое-то время слизеринка не могла отвлечься от созерцания собственной крови на тонком слое снега, но затем в голову пришел разумный вопрос. Кто пришел ее спасать? Мысль мелькнувшая в затуманенном болью мозгу, заставила его лихорадочно соображать и, наконец, поляна осветилась ярким светом, когда Кэрроу наконец-то смогла увидеть, кто за ней пришел.
Вы когда-нибудь ощущали, как Ваш желудок скручивает, как если бы его сжали железным кулаком, выводя к горлу, отчего перехватывало дыхание и легкое покалывание в районе сердца начинает отдавать металлом? И все тело, а не только один мозг накрывает приступ страха столь сильный, что ты перестаешь чувствовать ноги, руки и все остальные части тела? Сердце на миг замедляет свой ход, и ты будто бы деревенеешь, или каменеешь, или называйте как хотите, ибо суть все равно была одна. Волна страха. Нет, холодного, всепоглощающего ужаса, который вскипает, где-то на уровне души и разбивает стену, воздвигнутую умело приготовленным зельем. Этот ужас заполняет весь мир, просачивается на поляну и каждая снежинка, каждый куст и даже весь воздух пропитывается им. За нею пришел Ивен Розье. Последний человек, который заслуживал бы смерти из-за глупости влюбленной в него девчонки.
Кэрроу хотелось кричать. Кричать, чтобы он убирался отсюда немедленно, чтобы он делал, что хочет, но только не рисковал собой столь дурным и бесперспективным образом. Но она от ужаса не находила в себе силы ни кричать, ни рыдать, ни даже стонать. Молча сжимая в руках края собственного плаща, Алекто осознавала собственное бессилие в этой ситуации и ненавидела себя, еще и за то, что именно из-за нее Розье оказался здесь, в этой ситуации, в сражении непонятно с каким существом. Вот, что страшно. Не Запретный Лес с его треклятыми существами и не смерть, дышащая в затылок. Страшно знать, что в пятнадцати метрах от тебя, жизнью рискует дорогой тебе человек. Рискует из-за твоей глупости и самонадеянности, а ты ничего не можешь сделать, и если он погибнет, а за ним погибнешь и ты, обе смерти будут на твоих руках. Дьявол! Его не должно было здесь быть! Он вообще не должен был ни в коем случае узнать, как и Амикус. Сборище обывателей все-таки донесло до Розье эту сомнительную новость и теперь… А что теперь? Теперь оставалось только, не моргая наблюдать затем, как Ивен бьется с существом, от которого отскакивали проклятия. Мерлин, Моргана, неужели он закончит свою блистательную жизнь вот так? В чертовом лесу в не самой лучшей компании? Или это судьба? Судьба каждого настоящего Волшебника умереть молодым, потому что мир не приспособлен для таких как они. Нет. Нет. Нет. Пожалуйста, так не должно быть. Не с ним. Не с ними. Алекто беспорядочно повторяла это, желая больше всего на свете, чтобы Ивен услышал ее слова, чтобы ушел, чтобы не рисковал. Зачем? Зачем ему это?
- Ивен… Ивен… Не надо, - можно было различить среди всхлипов, которые попеременно разрезали звуки битвы. Только какой в этом был толк, когда Розье уже вступил в битву, а Алекто ничем не может ему помочь?  Никакого. И оставалось, только молча наблюдать за тем, как он сражается и заставлять сердце вновь биться каждый раз, когда противник наносит новый удар. Лишь единожды Кэрроу позволила себе зажмуриться, небезосновательно полагая, что пришел конец, когда тварь атаковала Ивена и не промахнулась. В этот момент девушка вскрикнула, приложив руку ко рту, и зажмурилась, ожидая, что существо вот-вот вновь вернется к ней, чтобы закончить начатое. Но этого все не происходило, а когда девушка открыла глаза, Розье уже шел к ней.
Не без помощи юноши, слизеринка поднялась на ноги, никаким жестом не выдавая боль, которую испытывает. Сама виновата и Ивену и без того пришлось нелегко. Она хотела бы спросить у него, не ранен ли он, но вместо этого лишь молча смотрит на Розье, убеждаясь, что он если и ранен, то во всяком случае, не так плох. Мысли о собственных ранах уже успели покинуть голову девушки, и она искренне и всем сердцем боялась только за своего спутника. Облегчало тяжелые мысли лишь осознание того, что с каждым шагом они становятся все ближе и ближе к выходу из Запретного Леса, а значит все ближе и ближе к безопасности. Но полного облегчения не было. И как оказалось позже и не должно быть. Алекто, уже было попытавшаяся заставить уголки губ подернуться в неком подобии улыбки, всего через короткое мгновение стала свидетелем удивительной и в других обстоятельствах, прекрасной сцены. Кентавры. Один за другим они появлялись в поле зрения, и у Кэрроу перехватывало дыхание от их вида. Она всегда мечтала посмотреть на них вживую, но сейчас в голове проносились слова из учебника «чрезвычайно опасны», «агрессивны по отношению к людям и волшебникам», «не терпят неуважения», «крайне негативно относятся к человеческой расе»…
По мере появления кентавров на поляне, Алекто все больше начинала сомневаться в том, что им все-таки удастся выбраться из леса живыми. Один за другим полукони заполняли тропинку, а Кэрроу смотрела, смотрела, боясь посмотреть на Ивена и увидеть в его взгляде осуждение. Это ведь она была виновата во всем этом. Это она притащила их обоих сюда. И неужели теперь они умрут? Неужели, когда почти выбрались?.. Нет, она не верила в это. Не верила даже когда прижалась к Розье в отчаянном жесте ужаса, непонимания и нежелания умирать. Вот так глупо. Алекто зажмурилась, обняв юношу так крепко, как она могла сделать это в своем нынешнем состоянии. Все то время, что кентавры переговаривались между собой, а Ивен гладил ее по спине, Кэрроу молилась только о том, чтобы они позволили уйти хотя бы Розье. Ведь это Алекто была нарушительницей покоя леса! Ведь это она виновата во всем, не он. Но вместе с этой холодной решимостью защитить Розье, который на самом деле защищал ее, пришел и новый страх. Страх остаться здесь одной и умереть от острого наконечника стрелы кентавра. Наверное, это больно. Но она не знала наверняка и от того боялась еще больше.
Его объятия не приносили успокоения, но не давали забыть, что она не одна. Возможно, это было важным для Алекто, когда она проживает последние минуты своей недолгой жизни. Обнимает Розье крепче и вспоминает их первый вечер на трибунах, прогулки в Хогсмид, совместные завтраки, помощь в выполнении домашнего задания. Так просто, но так важно именно сейчас, именно в данную секунду. Забыть о том, что происходит за спиной, забыть о чувстве вины, забыть о том, что смерть не всегда бывает быстрой и безболезненной. Только воспоминания. Светлые, приятные и теплые как его объятия в эту проклятую зимнюю ночь за десять дней до Рождества. Уже не страшно и совсем-совсем не больно. Довериться, прижаться еще сильнее и не почувствовать боли, которая убьет их обоих. Быстро, или медленно. Неважно. Алекто ждала.
Когда же кентавр заговорил, мир грез вновь рухнул, и Кэрроу вынужденно открыла глаза, ловя себя на осознании того, что она все еще в Запретном лесу, все еще в объятиях Ивена и они все еще живы. Поразительно нелепым казался последний факт, но Алекто совершенно точно слышала, как под тонкой тканью рубашки юноши бьется его сердце. Чуть-чуть медленнее, чем билось ее. Но по мере того, как кентавр продолжал говорить, девушка ощущала как чувство панического страха и готовности умереть, отпускало, отступало, как отступила тьма под всполохами заклинаний Ивена. А затем кентавры ушли. Девушка не видела этого, но прекрасно слышала, как они удаляются. С губ сорвался тихий вздох и короткий стон облегчения. Взглянув на Розье, Алекто вымученно улыбнулась, но ничего не сказала. Не было ни сил, ни желания, ни даже необходимости, что-либо говорить.
Когда они вышли на опушку, девушка уже не чувствовала ни физической боли, ни ужаса. Было пусто и не больно. Дорога до Хогвартса заняла еще какое-то время, но уже первые ступеньки лестницы, ведущей в больничное крыло дались легче. Стены школы, ставшие родными, давали ощущение безопасности, а оттого и силы.
- Ты спас меня, - наконец-то неразборчиво прошептала Алекто, даже не зная, какими словами ей следовало описать то, что она чувствовала. А помимо благодарности она чувствовала очень многое, и обо всем нужно было сказать, все нужно было донести, чтобы он понял, чтобы он не осудил и не обвинил Кэрроу во всем том, что случилось.
- Но ты не должен был, Ивен, - уже внятнее произнесла девушка, преодолевая последние ступеньки перед тем, как упереться в двери лазарета, - тебе не следовало так рисковать из-за меня, - завершила свою мысль слизеринка и сжав зубы от боли, подняла ногу, чтобы переступить порог и предстать перед практиканткой Помфри и суровым лицом главного колдомедика Хогвартса, мистера Фоссетта.

- Я проиграла в карты, - заявила Алекто так, будто это все объясняло. Хотя по большому счету все так и было. Аристократы зачастую считали карточный долг серьезнее любого другого долга и потому ничего постыдного в том, что рискнуть жизнью ради его возвращения, не было. Даже напротив, если на очередном званом вечере заявить, что мистер N погиб, выполняя условия, заявленные в очередной игре в карты, мужчины с уважением поднимут за него бокал, а дамы воспоют в своих сплетнях его сильно идеализированный образ и никто и не подумает сказать, что это невероятная глупость в действительности, погибнуть из-за игры в покер. Но как бы там ни было, каким бы абсурдным сие не казалось, а игра в карты была сродни некоему благородному делу и оспорить подобное утверждение не мог никто ведь в противном случае тебя сочтут слабаком и трусом. И хотя Кэрроу была девушкой и ей делали скидку в связи с этим нелицеприятным фактом, если уж она проиграла, должна была сделать то, что должна. И Розье, наверняка, понимал это не хуже ее самой. Но все равно, по какой-то неведомой причине, Алекто ощущала себя виноватой перед Ивеном. Наверное, потому что он из-за нее получил ранения, наверное, потому что она его поставила в положение, когда остаться в Хогвартсе нельзя, а идти в Запретный Лес смертельно опасно. Ей было в какой-то мере жаль, что все так получилось, но девушка не смела озвучивать эту мысль, потому что никому это ее осознание вины не принесло бы облегчения. Главное, что все закончилось и что они оба живы. А о том, что Кэрроу испытывает, или о том, что ей следует испытывать, она подумает позже, потому что все, что случилось, казалось ей невероятно трудным и странным, страшным, непонятным. Она не знала, ни почему Розье пришел за ней, ни кто ему рассказал, ни что она должна сказать и сделать, чтобы его отблагодарить. А то, что Алекто должна совершить некий поступок, который даст Ивену понять, что она не вздорная неблагодарная дрянь, девушка была уверена в силу своей привязанности к Розье и в силу его поступка, который, к слову, спас ее от смерти.
Зайдя за ширму, Кэрроу аккуратно сняла плащ. Раны ныли, голова кружилась, Помфри ждала. Оставшись в одном нижнем белье, Алекто скрестила руки на груди и позволила медсестре осматривать себя на предмет ран, которые выглядели самым неприглядным образом на болезненно-бледной коже. Рваные края и запекшаяся черная кровь. Девушка морщилась, наблюдая за тем, как Помфри взмахом палочки очищает ранения, чтобы рассмотреть их лучше.
- Вас атаковал соплохвост, - обстоятельно заявила женщина, продолжая взмахами палочки обрабатывать раны антисептиком, а затем и какой-то странной мазью, причиняющей легкую боль. Не позволяя себе морщиться, вздрагивать, стонать и рыдать, Алекто все это время стоит с абсолютно прямой спиной, уговаривая саму себя терпеть и не дергаться, потому что так будет только хуже. Хотя, казалось бы, куда уж хуже? Боль, неприятное пощипывание, головокружение и отвратное общество врачей. Хотелось к Ивену. Хотелось поговорить, объяснить, поблагодарить и ничего больше. Ах, да, разве что еще спать и пить, но судя по тому, как тщательно мисс Помфри занималась ранами Алекто, она не намерена была дать ей хотя бы минуту покоя в ближайшие полчаса, а может быть и того больше. Кэрроу не жаловалась. Она вообще старалась никогда не жаловаться, потому что никакого облегчения это не приносило и только портило настроение и расположение окружающих, что даже с эгоистической точки зрения было дурно, потому что мисс Кэрроу любила когда к ней относятся хорошо, а к нытикам и слезливым девочкам хорошо относились две категории людей: мазохисты и идиоты, каких в этом помещении, совершенно очевидно, не было. Предвосхищая же часы, которые ей доведется провести в лазарете, девушка разумно предположила, что ей не стоит портить отношения с местным персоналом. А потому Алекто молчала, молча же, выполняла просьбы мисс Помфри, а когда она наконец-то позволила Кэрроу лечь на койку, девушка тихо выдохнула, надеясь, что на сегодняшний вечер это все и она сможет закрыть глаза, чтобы погрузиться в спасительный сон.
- Выпейте это, - женщина протянула слизеринке темно-синюю жидкость. Абсолютно безвкусная, она чуть вязала язык, но волшебница все равно выпила указанное количество и отставила от себя флакон, запивая лекарство водой. За ней последовала ярко-желтая эмульсия с лимонным ароматом и чуть сладковатая на вкус. Повторив с нею аналогичные манипуляции, что и с первой колбой, Кэрроу позволила себе полноценно опуститься на койку и укрыться одеялом. Хотелось спать, но девушка не могла позволить себе такой роскоши, пока не увидит Ивена. Живого и лучше, чтобы невредимого, что маловероятно, ведь она собственными глазами видела, как он был ранен соплохвостом. Алекто старательно пыталась вспомнить, чем опасно такое ранение, но никак не могла и все ждала-ждала-ждала. Когда же Ивен, наконец-то опустился на противоположную койку, девушка нашла в себе силы улыбнуться. Не ему, а собственным мыслям. Кэрроу надеялась, что с ним все будет в порядке и потому разрешила себе закрыть глаза, дабы погрузиться в спасительный сон, в котором она так нуждалась. Не суждено.
- Мисс Кэрроу, Вам нельзя спать, - хриплый голос врача вывел девушку из полудремы и она вопросительно уставилась на высокого мужчину средних лет, - Вы потеряли много крови. Мы дали Вам зелье, которое с течением времени восстановит ее количество, а так же зелье, которое не даст Вам спать во время этого процесса, однако его действие начнется только через полчаса. А пока не смейте закрывать глаза. В Вашем случае действует принцип «заснешь – не проснешься», - деловито закончил врач, и Алекто с трудом удержалась от того, чтобы не застонать. Она взглядом дала понять доктору, что все поняла и с завистью посмотрела на Розье, который, по всей видимости, уже спал.
Часы пробили одиннадцать раз, когда вновь подбежавшая мисс Помфри поинтересовалась у Кэрроу ничего ли ей не нужно. Помотав головой, Алекто улыбнулась и продолжила читать книгу по зельеварению, нашедшуюся среди литературы лазарета. Конечно, слизеринка могла бы начать капризничать, ныть и говорить, как ей плохо, неудобно, хочется спать, есть и пить, доводя тем самым юную медсестру и доктора до белого каления, но это была плохая идея, потому что никакого облегчения эти действия все равно бы не принесли, а между тем Кэрроу осложнила бы свое существование еще и нескончаемым нытьем. А ныть, как настоящая принцесса, девушка умела как никто другой, что к слову входило в ее обязанности, как утонченной, мягкой, нежной аристократки. Смешно, правда?
Итак, Алекто пообещала самой себе, что она не откроет рта для того, чтобы пожаловаться на свою несчастную жизнь и какие-то неудобства, хотя их с точки зрения привыкшей к удобствам Кэрроу было немало. Раны ныли, голова кружилось, хотелось спать, но закрывать глаза было бессмысленно, потому что заснуть зелье все равно не давало. Книга была примитивна и в большинстве своем скучна. Делать было категорически нечего, а впереди предстояла вся ночь, которая, впрочем, не должна была быть такой уж скучной, ведь наверняка в скором времени прибудут директор, родители и Амикус. Алекто не хотела никого из них видеть, но знала, что этого не избежать вопреки всей силе желания. Будут расспросы, нравоучения, а возможно даже и крики, что в принципе было вполне заслужено, логично и довольно предсказуемо. Вряд ли кто-то погладит девушку по головке за то, что она рисковала своей жизнью и поставила под удар чужую. И хотя доктор уверял девушку, что с Ивеном все будет хорошо, она несмотря на запрет, все же периодически вставала, хромая обходила свою койку и подходила к кровати Розье, убеждаясь в сотый раз, что он дышит, что у него изо рта не идет пена и что лицо не исказилось гримасой боли. Но нет. Он спал. Тихо сопел и спал, даже не зная, что Алекто стоит над ним, боясь, что случится нечто непоправимое. Затем, она осторожно, стараясь не побеспокоить сна юноши, гладила его по темным волосам и возвращалась на свое место, продолжая чтение книги, как если бы душа не болела за Розье и за его самочувствие.
- Алекто Кэрроу! – лазарет разрезал негромкий, но жесткий голос брата и девушка поморщилась, обращая свой взгляд на Ивена, убеждаясь в том, что под действием сонного зелья он не проснется. Кэрроу не обращает внимания на брата и продолжает читать книгу, как если бы ничего не произошло. Шикнувшая на Амикуса мисс Помфри вновь удалилась в соседнее помещение, оставляя брата и сестру наедине. Разговор предстоял, по всей видимости, долгий и неприятный, как это умеет старший Кэрроу, выполняющий функции матери, отца и брата одновременно.
- Как ты посмела? – змеиным шепотом вопросил он, сузив глаза до немыслимых переделов. Присев на край койки Алекто, он вырвал из ее рук книгу и небрежным жестом швырнул ее на тумбочку. Амикус был зол, и девушка это видела, разве что, гадая из-за чего именно. Из-за того, что она рисковала своей жизнью? Из-за того, что ничего не сказала ему? Или из-за того, что ее спас Ивен? А может быть из-за всего сразу? Черт, как же это было забавно после всего того, что случилось в лесу. Он ведь понятия не имел, что ей больше не страшны его угрозы и наставления. После этой ночи она повзрослела. Нельзя не повзрослеть, ощутив дыхание смерти на самом затылке.
- Почему ты ничего мне не сказала и как посмела рисковать своей жизнью из-за какой-то игры в карты? Алекто! Чем ты думала, черт бы тебя побрал?! – он вновь повысил голос, а затем вспомнил, что в лазарете это запрещено и замолчал.
- Твой брат прав, милая, - с привычной надменностью в голосе и улыбкой на губах заявил, входящий в помещение Грегори. Он медленно прошелся по залу, осматриваясь, после чего воцарился у изголовья кровати и отправил девушке многозначительный взгляд строго опекуна, каким он, кстати, не являлся. Обычно Смитсон поощрял в Алекто всяческие забавы, но никогда раньше они не угрожали ее жизни и здоровью и что хуже жизни и здоровью другого человека. Было очевидно, что мужчина ожидает подробного рассказа от своей подопечной. Рассказала, который был быстрым и не излишне содержательным. В частности Кэрроу предпочла умолчать о кентаврах, но слегка приукрасила действительность, описывая как Розье бился в соплохвостом подобно льву. За время рассказа Амикус успел трижды выразить свое неудовольствие присутствием в процессе спасения девушки, Розье. По окончании повествования он глянул на Ивена и фыркнул, а затем поднялся с койки и протянул Алекто ее кольцо с гербом рода. После чего он улыбнулся сестре и поспешил удалиться под предлогом того, что его отпустили на короткое время, хотя младшая Кэрроу уж точно знала, что он ушел справляться с собственным гневом, который только не выливался через его уста.
- Итак, юная леди, будь у меня возможность и я бы, несомненно, наказал Вас, однако этим займется директор Хогвартса, как только Вы поправитесь, - заявил мужчина с самым серьезным видом, а затем прошелся вдоль коек и продолжил, - утром сюда прибудут целители госпиталя Святого Мунго, дабы осмотреть твои ранения и убедиться, что с тобой все будет в порядке. И хотя я искренне надеюсь, что ты усвоила свой урок, я все же настоятельно не рекомендую тебе более совершать нечто подобное во избежание исключения, или смерти. Держу пари, что сей храбрый юноша не станет спасать тебя постоянно… Да и его мать ему не позволит, судя по тому, что она только что говорила в кабинете у директора. Впрочем, все, что она о тебе думает, но не озвучивает, ты заслужила, не так ли? – риторический вопрос остался без ответа и потому эффектного пассажа не вышло. Алекто молчала, а ее опекун наблюдал за реакцией, после чего продолжал говорить, наслаждаясь собственной речью и ролью опекуна, которая ему очень нравилась, очевидно.
- Я сказал все, что намеревался. Оставляю тебя в обществе врачей и приятной компании спящего юноши, которого, кажется, зовут Ивен? Передай ему мое восхищение и безмерную благодарность. Ах да. Конфеты, имбирный чай, бутылка вина и прочие излишества я советую убрать в тумбочку, в противном случае они грозят быть конфискованными, - с этими словами мужчина взмахом палочки поместил принесенные с собою вещи в указанное место. На кресло же, стоящее рядом аккуратно было сложено темно-зеленое шелковое платье и еще две коробки в одной из который, вероятно, был плащ, а в другой, новые туфли. Алекто подивилась внимательности опекуна, но сделала это абсолютно молча. Попрощавшись с ним, она было думала, что теперь сможет побыть в одиночестве, но этой мечте не суждено было сбыться. В больничное крыло в обществе директора школы изящно проследовала мадам Розье и Кэрроу пожалела, что Грегори покинул ее так скоро.
Неприязнь, которую Алекто питала к этой женщине, в целом была безосновательна и базировалась только на убеждении, что вражда между кланами после смерти родителей не закончилась. Тем не менее этот легкий налет нелюбви, не помешал Кэрроу отметить, что мадам Розье держится с большим достоинством и кроме того, несмотря на поздний час выглядит восхитительно, ведет разговор умело и несколько надменно, на Кэрроу не обращает никакого внимания.
- Мадам, директор, - тихо произнесла девушка, когда их взгляды наконец-то скользнули по заметно напрягшейся Алекто. Она отложила книгу в сторону и внимательно посмотрела на двух взрослых людей, стараясь скрыть свое раздражение, неприязнь и напряжение. Вообще-то Кэрроу не боялась нести ответственность за свои поступки, однако же ей предстояло объяснить главе школы и матери пострадавшего из-за нее юноши, что она творила, какого черта и причем здесь все же Ивен.
- Я бы встала, дабы проявить уважение, но мне запретили, - с притворным сожалением проговорила Кэрроу, складывая руки на животе и внимательно глядя на хмурые фигуры взрослых. Очевидно, что разговор будет тяжелым и очень долгим.
- Итак, мисс Кэрроу, не хотите ли Вы поведать нам, как оказались в Запретном лесу ночью, да еще и потащили за собой мистера Розье? – спокойно и без нажима поинтересовался директор и Алекто пустилась в пространные разъяснения о том, что решила покончить жизнь таким нестандартным методом как поход в Запретный лес. Причина? Несчастная любовь, разумеется! А Ивен, Ивен очень старался отговорить Кэрроу от этой глупой затеи, но она упрямо не хотела его слушать, а затем соврала, что никуда не пойдет, но вместо того, чтобы сдержать обещание рванула в лес. Когда же на нее напал соплохвост и она уже стала думать о приближающейся смерти, на горизонте возник Ивен и как герой спас Алекто, которая теперь рассказывала об этом с таким чувством, с такой трогательной благодарностью, что двое взрослых стояли в оцепенении от повествования пятикурсницы. Когда же они наконец-то удалились с пожеланиями скорейшего выздоровления от директора и довольным выражением лица от мадам Розье, Кэрроу глянула на часы. Уже второй час ночи. Поинтересовавшись у мадам Помфри, можно ли ей спать теперь, девушка проверила, как спится Ивену и затем легла в постель, укрываясь теплым одеялом. Беспокойный сон без сновидений сморил ее через час, или полтора.
Открыв глаза, Алекто огляделась. Она все еще находилась в лазарете, и произошедшее ночью не было дурным сном. Часы пробили девять утра, и Кэрроу с трудом приподнялась на ладонях, морщась от легкой боли на местах ран.
- Доброе утро, Ивен, - тихонько поприветствовала юношу слизеринка и улыбнулась ему почти радостной улыбкой. На прикроватной тумбе стоял букет цветов и завтрак, принесенный мадам Помфри из большого зала.
- Я не успела поблагодарить тебя за свое чудесное спасение, вчера. Спасибо, - как-то сухо проговорила девушка, а затем присев на краешек койки посмотрела на Ивена внимательным взглядом, - но я прошу тебя не повторять таких подвигов впредь. Я бы и сама справилась, - гордо и глупо заявила девушка, сидя на койке и справляясь с головокружением. Наконец, она встала, завернувшись в простыню, и на цыпочках прошла к ванной комнате, где и умылась. Намереваясь задержаться здесь еще какое-то время, Алекто услышала звон девичьих голосов, разливающихся по залу. Не желая пропустить шоу, девушка вернулась обратно, прижимая простынь к груди и тем самым повергая в шок юных леди, которые буквально на полуслове запнулись, когда увидели соперницу, облаченную в нижнее белье и простынь. Весело улыбнувшись всем собравшимся, девушка опустилась на свою койку, беря в руки книгу и отмечая восторженную фразу одной из слизеринок:
- Ивен! Я всегда знала, что ты настоящий герой! – приторно, сладко и неправдоподобно, но, наверное, все равно приятно. Не намереваясь больше слушать, Алекто решила посвятить ближайшие часы чтению, но в зал впорхнула очередная стайка учеников и учениц и Кэрроу окружили приятельницы, сопровождаемые их, или не совсем друзьями. Короткое приветствие Кэрроу, ее улыбка: она рада поболтать, когда не нужно идти на уроки, но необходимо избавиться от противной компании за соседней койкой.
- Ну же, рассказывай! Как там в темном лесу? Кто на тебя напал? Как ты сумела спастись? Он правда помог тебе?..

Болтовня. Разговоры. Они заполняли собою все вокруг, но не вытесняли пустоту, даже напротив, делая ее еще больше, еще глубже, еще объемнее. Как так? Почему слова людей для Алекто сливались в какофонию неразборчивых звуков вместо того, чтобы развеивать ее одиночество, тоску и усталость? Почему она не слышала того, что ей говорили, почему мало обращала внимания на тихие хихиканья, возбужденные возгласы, вскрики и множество вопросов? Потому что в этом не было никакого смысла. Все, что говорили пришедшие в больничное крыло студенты, не было обращено к Кэрроу. Они хотели узнать так много, но в действительности пришли, чтобы «держать руку на пульсе», им хотелось узнать новость от непосредственных участников действа, чтобы затем, добавляя все новые и новые пряные подробности, разнести весть по школе и на короткий промежуток времени заполучить всеобщее внимание, которое обычно принадлежало кому-то другому. И для этого им не нужна была Алекто, им не было интересно, как она себя чувствует, а что произошло они уже узнали от мадам Помфри, или кого-нибудь еще. Вопросы, которые периодически задавали Кэрроу, носили скорее уточняющий характер, и отсюда девушка поняла, что ей совсем не обязательно участвовать в беседе. Периодически вяло отвечая на вопросы, она погрузилась в собственные мысли, которые были куда менее веселыми, чем окружающая девушку атмосфера веселья и радости неизвестно по какому поводу. В каком-то смысле Хогвартс напоминал королевский двор, где интриги, ложь, предательства и любовь тесно сплетались со сплетнями и новостями. Тот, кто владел информацией и расположением монарших особ (а их было всего четыре, так как Хаффлпаф и Равенкло предпочитали заниматься куда более серьезными делами, чем деление мнимой власти), владел практически всем Хогвартсом. Его уважали, его боялись, порою даже куда больше, чем самих монархов, потому что последние редко вмешивались в непосредственные дела факультета, а раз так, значит, фаворит мог решить все. Но эта позиция была нестойкой и опасной. Сегодня ты в любви, завтра в опале, а послезавтра голову с плеч долой, фигурально выражаясь. Но как бы там ни было, а Алекто точно знала, что среди первых к ней прибежали те, кто метил в фавориты, потому что вовремя принесенная информация могла расположить к себе кого угодно, не говоря уже о тех, кто в этой информации отчаянно нуждался. Кэрроу же, в свою очередь не собиралась делать ничего, что могло бы порадовать Слизеринского короля и Слизеринскую королеву, которая на удивление, до сих пор не появилась в больничном крыле, чтобы справиться о здоровье своего поданного, как она, наивно и мило полагала и не только в отношении Розье, но и каждого ученика Слизерина. Отвечая на вопросы сокурсников кратко и довольно однозначно, девушка отделалась от них за довольно короткий срок, чему и была рада, надеясь, что следующая партия заявится не раньше, чем через полчаса, а к тому времени Алекто будет спать, или с разрешения мадам Помфри, отправится в библиотеку, дабы почитать, что-нибудь интересное и имеющее хоть какое-то значение на фоне глупости окружающих. Кроме того, Кэрроу отчаянно нуждалась в том, что могло бы отвлечь ее. Отвлечь не столько от произошедших событий, сколько участия в них Ивена Розье, по счастливой случайности, спасшего девушке жизнь. Что касалось этого вопроса, то какое-то время, Алекто старалась об этом не думать, потому что когнитивный диссонанс между сердцем и разумом ни к чему хорошему бы, совершенно точно, не привел. Однако, девушка хорошо понимала, что ей придется с этим разобраться в силу того, что умом своим она осознавала, что если бы не вовремя появившийся Розье, она была бы уже мертва и хладный труп ее нашли бы через неделю не в самом надлежащем для леди виде. Но была у этого вопроса и другая сторона, которую Кэрроу брала в расчет куда больше, чем то, что Ивен спас ей жизнь. Гнев. Девушка сердилась на юношу, даже до конца не понимая, почему. С одной стороны, потому что он пришел ее спасать, будучи уверенным в том, что сама она не справится. Такое отношение к ее персоне, Алекто оскорбляло, даже если учитывать, что Розье в своем предположении оказался всецело прав. Вторым же аспектом вопроса было, то, что он рисковал своей жизнью! Где-то глубоко, очень глубоко, Кэрроу могла в полной мере оценить глупость своего поступка, а значит и поступка Розье. Каждый должен отвечать за свою недальновидность сам, а не приплетать к этому кого-то еще. Алекто сглупила, но Ивен-то чем думал? Да, она должна была быть ему благодарной до конца жизни, что он допустил такую ошибку, и все же Кэрроу не хотела, чтобы он совершал нечто подобное ради нее, или ради кого бы то ни было еще. Слишком ценна была жизнь. Не именно Розье, а любого человека и хотя Алекто понимала это с трудом, на примере с Ивеном, она ощутила ценность жизни в полной мере. И если бы они оба погибли там в эту ночь, Кэрроу никогда не простила бы себе этого и стала бы неким подобием плаксы Миртл, рыдающей от собственного идиотизма, коим и являлся этот ее чертов поступок. Нет, девушка не стала вдруг обещать самой себе, что больше она никогда такого не сотворит. Она просто поклялась, что в следующий раз, сделает все, чтобы Розье об этом не узнал. Хотя будь она на его месте, не пошла бы больше себя спасать. Хотя, нужно признать, что несколько ранений от соплохвоста, научили девушку кое-чему. В Запретный Лес всегда нужно ходить с волшебной палочкой. Не то все закончится очень плохо. Осталось только решить, что теперь делать с Ивеном, потому что из-за своего глупого упрямства и не менее глупой гордыни, девушка не хотела потерять его дружбу, которая была ей так дорога с тех самых пор, как они впервые отправились на прогулку. Не хотелось терять интересного собеседника, личность, человека. За все долгое время, что Кэрроу жила на этом свете, она никогда не встречала подобного человека, или просто не хотела встречать, предпочитая просто избегать контактов с кем бы то ни было. Так было проще жить, никому не веря, никому не доверяя, никого не подпуская слишком близко. Потерять Ивена из-за глупости? Это было уже слишком даже для совсем недалекой девушки, к числу которых Алекто себя не относила. И потому она приняла решение, извиниться перед Розье и дать ему понять, что она была неправа. А Кэрроу действительно была неправа и знала это.
Ей запретили носить тяжести на протяжении двух ближайших недель, поэтому стопку книг, которую Алекто взяла в библиотеке, она благоразумно левитировала впереди себя, медленно спускаясь по ступенькам. Однако, Хогвартс – то место, где в самых неожиданных местах можно узнать и увидеть самые неожиданные вещи. Что же касалось ситуации в данную секунду, то Кэрроу не столько увидела, сколько услышала дикое хихиканье своих сокурсниц и звуки рвущейся бумаги.
- Посмотри, посмотри на это, - противный голос королевы Слизерина трудно было не узнать, она держала в руках рисунок удивительной красоты. Из своей позиции Алекто не могла рассмотреть его слишком хорошо, однако издалека он был похож на интересную цветную абстракцию, которая вслед за первыми двумя рисунками была разорвана и брошена на пол.
- Какое уродство! – вскрикнула она, разрывая следующий рисунок из папки, лежащей на подоконнике. Кэрроу с удивлением наблюдала за действом, пытаясь разобраться, что к чему, потому что вряд ли Марианна умела рисовать столь великолепные рисунки, потому что в противном случае, Алекто, увлекающаяся этим так же, наступила себе на горло и взяла бы у нее пару тройку уроков.
- Что это?.. – девушка замерла, смотря на своих фрейлин, а затем развернула рисунок. Чей-то портрет. Удивленные возгласы перемешались с возгласами возмущения, прежде чем Слизеринская королева стала метаться из стороны в сторону в бешенстве и выкрикивать неприятные ругательства в адрес какой-то девушки по имени Мелани. На курсе таких было всего две, и одну из них Алекто знала как тихую симпатичную, но тусклую девочку. Впрочем, сейчас имело значение только то, что папка с рисунками Марианне не принадлежала, а это значило, что ей не стоит так обращаться с продуктом творчества других людей. Кэрроу не намерена была спускать ей это.
- Мне кажется, или ты в порыве гнева уничтожаешь не свои рисунки? – спокойно поинтересовалась Алекто, предельно аккуратно опуская книги на подоконник, прямо поверх папки, в которой было еще довольно внушительное количество работ.
- А тебе какое дело, Кэрроу? – с надменным видом поинтересовалась блондинка, уперев одну руку в бок и искривив губы в ухмылке.
- Дай-ка подумать… Какое мне дело до факта кражи чужих вещей на моем факультете? Ты не знала? У нас крыс не любят, - девушка скрестила руки на груди, сжимая палочку между пальцев и спокойно, без тени бахвальства, или надменности посмотрела на трех девушек. Оскорбление, брошенное в лицо Марианне их явно покоробило, или вернее сказать, удивило, ведь в представлении людей недалеких, никто не смел, говорить с Ее Величеством в подобном тоне.
- Да как ты смеешь?! – взвизгнула подобно поросенку девушка и топнула ногой.
- Смею. И что? Что ты мне сделаешь? – Алекто жестко улыбнулась, не меняя позиции. Дело пахло паленым. Кэрроу полагала, что скорее всего все закончится стычкой и мысленно оценивала возможности соперницы без учета того, что их три. Могла ли чистокровная аристократка владеть основами боевой, или темной магии? Вряд ли. В таком случае, девушка была уверена в том, что сможет ей навалять. С другими вряд ли выйдет, но что поделаешь? Не убегать же теперь, поджав хвост.
- Думаешь, сходила пару раз погулять с Розье и теперь тебе все можно? – воскликнула Марианна и вместе с тем взмахнула рисунком, который был у нее в руках. Перед Алекто мелькнуло лицо Ивена, нарисованное довольно умело, насколько это можно было оценить за несколько мгновений. Теперь понятно из-за чего был весь сыр-бор. Положение осложнилось еще и тем, что блондинка ревновала Розье, но Кэрроу все равно не собиралась отступать, не забрав с собою рисунки.
- А причем здесь вообще Ивен?.. – девушка усмехнулась и внимательно посмотрела на соперницу, - Ах, да. Ты ревнуешь его, потому что он спас мне жизнь, рискуя своей, а с тобой даже на свидание идет испод палки? – Кэрроу засмеялась, благодаря болтливую сокурсницу, навестившую ее сегодня утром. Марианна покраснела от злости, а ее подружки замерли, в изумлении открыв рот.
- Да он сделал это, потому что благороден, а не потому что ты ему важна. Он всего лишь хотел утвердиться, а ты случайно попалась ему под руку, - она ухмыльнулась и обернулась к подружкам, которые поспешили повторить за девушкой.
- Можешь пойти в гостиную Слизерина и утешать себя этой мыслью и дальше. А я отправлюсь к Ивену и проведу с ним прекрасный вечер за дельной беседой. Ты-то на такую неспособна, - с этими словами, Кэрроу выдернула из рук слизеринки рисунок и, сдвинув книги, аккуратно вложила его в папку. Чуть помятый, но целый, чего не скажешь о тех, что валялись на полу. Но с уходом Марианны и их девушка собрала и сложила в папку, надеясь, что удастся восстановить с помощью магии.
Войдя в больничное крыло, Кэрроу аккуратно положила стопку книг на соседнюю пустующую кровать и опустилась на свою. Лекарства уже ждали на тумбочке и девушка выпила их, чуть поморщившись от горечи. Наконец, раскрыв папку, Алекто отложила два порванных рисунка и стала осматривать целые, разумно решив, что имеет на это право после спасения творчества Мелани
- Ивен, - тихо обратилась к юноше Кэрроу, заметив, что он не спит, - посмотри. Тебе это понравится.

Рисунки были прекрасны. Алекто просматривала один за другим и удивлялась фантазии и особенному видению окружающего мира. Примечательно, что именно самые тихие и неприметные люди зачастую творят то, что прочим и во сне не снилось. И печально что те, кому подобное было не по плечу, вместо того, чтобы найти в себе силы на созерцание, разрушают созданное чужими руками. Зачем? Или почему? В данном случае ответ был очевиден. Марианна слишком ревновала Ивена и потому не могла позволить еще какой-то девушке быть влюбленной в него, пусть даже эта девушка, по мнению самой королевы Слизерина ей в подметки не годилась. Практика говорила об ином, потому что пустой сосуд, даже самой привлекательной формы и самый красиво украшенный не мог сравниться с сосудом не столь яркой окраски, не столь примечательным, но полным чего-то прекрасного. Нет, не дурманящего вина, или чего-то в этом роде. Для Мелани подобное сравнение было бы оскорблением. Она была скорее прозрачным, чистым настоем из цветков сакуры. И пусть колба в который он был помещен не столь прекрасна и не столь пафосно украшена, она была куда дороже гнилой воды души Марианны. А между тем это было удивительно. Почему две девушки, две самые обычные девушки, были столь разными? Неужели для того, чтобы взрастить в себе прекрасный цветок души необходимо быть презираемым всеми? И наоборот, для того, чтобы убить ростки чистой души, необходимо было быть в опаляющих лучах всеобщего почитания и любви? Как могла любовь множества людей, делать подобное с девушкой, к которой она была обращена? Была и другая сторона. Дети, растущие без любви, ласки, в атмосфере безразличия так же становились редкостными ублюдками и мерзавцами. Выросшая в сиротском приюте Алекто, знала это как никто другой и каждый день благодарила Мерлину и Моргану за то, что всегда знала и другую сторону жизни, где было тепло, радостно и где тебя любили. Но, так или иначе, оба примера показывали, к чему приводят крайности. Чрезмерная любовь ведет к эгоизму, себялюбию, презрению к другим людям и неспособности понять, простить, сочувствовать. Отсутствии любви вело к тому же, разве что в эгоизме появлялось ощущение того, что все вокруг тебе чем-то обязаны, раз в детстве окружающие тебя люди, не смогли дать того, что положено всем маленьким человечкам. И какой отсюда следовал вывод? Любовь должна была наличествовать в надлежащем количестве, в противном случае она могла быть деструктивной. Однако же, перед Алекто лежали рисунки некой милой барышни, и среди этих рисунков присутствовал так же и портрет Ивена Розье. Не трудно было догадаться о том, какие чувства юная художница питала к нему и что поразительно, эта ее влюбленность не выглядела опасной и деструктивной, как в случае с Марианной, которая ради собственной глупой симпатии могла уничтожать не только произведения чьего-то труда, но и всех соперниц, и даже саму себя. В какой-то момент в сердце Алекто больно кольнуло. Что если однажды, Розье почувствует необходимость в пламенной, уничтожающей любви Марианны, которая и любовью-то не была, или же мягкой, нежной влюбленности Мелани? Что будет делать Кэрроу тогда? На долю секунды почувствовав незнакомое ранее ощущение дикой ревности, Алекто нахмурилась, наблюдая за тем, как Ивен рассматривает рисунки. Он явно был заинтересован, а когда увидел свой собственный портрет… Что ж, он мог попытаться скрыть собственные эмоции, но Алекто и без того видела как он реагировал. Но желала бы не видеть. Нельзя было сказать, что Розье пребывал в восторге, но он совершенно точно был под впечатлением от творчества. И неважно, что он не знал, кто его источник, важно, что он заинтересовался чьим-то видением мира, отраженном на бумаге. Кэрроу внимательно наблюдала за юношей и улыбалась, бессильно улыбалась, зная, что интерес в случае с Розье значил все. И пусть даже эта Мелани не рассчитывала на то, что когда-нибудь Ивен увидит эти рисунки и заинтересуется ими, она заслужила того, чтобы получить свой шанс. А Алекто могла в силу сложившихся обстоятельств, попытаться сделать так, чтобы Розье заинтересовался девушкой и возможно пригласил ее на свидание. Какая выгода в этом была самой девушке? С эгоистической точки зрения, она насолит Марианне, выведет ее из равновесия и сотрет в порошок. А с человеческой, поможет серой мышке, хоть на секунду почувствовать себя принцессой. Почему-то Алекто ощутила острую тягу сделать эту девушку счастливой, даже если саму Кэрроу, в любой другой ситуации все это вывело бы из себя не хуже, чем несколько минут назад вывело Марианну. Да и кроме того, волшебница знала о пристрастиях Розье к слабому полу. Он менял подружек каждую неделю от того, что они смотрели на него как на мешок с деньгами, или просто красивую куклу. Было совершенно очевидно, что Мелани видела в нем человека и полюбила именно человека, а не красивую обертку, украшенную изумрудами. Возможно, к ней Розье сможет относиться иначе и Питер Пэн научится любить? Алекто не знала наверняка, но упрямо хотела попробовать в целях самых благородных, как ей казалось, во всяком случае. А для этого нужно было устранить с горизонта Марианну, которая раньше казалась всего лишь предметом интерьера, а теперь стала крокодилом, способным все испортить. А уж сомневаться в том, что так и было, не приходилось, потому что эта девушка довела до ручки половину факультета из тех, кто посмел когда-то в чем-то ей мешать. И хотя при желании, Кэрроу могла бы дать ей отпор и показать ее место, она не собиралась делать это прямо и грубо. Слишком вульгарный метод. Зачем? Зачем, когда можно просто заставить ее убедиться в собственном ничтожестве, когда та, которую она считаешь всего лишь замарашкой, окажется на свидании с тем, кого она желала получить себе как ценный трофей. Что ж, это уже было похоже на план и Алекто намерена была осуществить его, а если нет, то во всяком случае, попытаться.
- Их написала Мелани Уотсон, - тихо сказала Алекто, беря в руки порванные работы и аккуратно кладя их на койку. Извлекая палочку из чехла на поясе, девушка бросила быстрый взгляд на Розье, словно желая увидеть реакцию юноши, но за столь короткий промежуток времени, она не успела увидеть вообще ничего, а когда отвернулась, забыла обо всем, зная только, что сейчас ей нужно вернуть рисункам первоначальный вид, что, собственно и помогли сделать заклинания, которые знала Кэрроу. Выглядели как новенькие, или почти так, будучи чуть помятыми. Но это ничего страшного. Главное, чтобы Мелани не заметила и не расстроилась из-за того, что на нее нападает эта сумасшедшая девушка легкого поведения. Алекто терпеть не могла, когда обижают тех, кто слабее. Физически, или духом. Это было подло и отвратительно. Кэрроу вступалась за обижаемого в подобном случае и часто сама получала, но если брать в расчет Марианну, то она была глупа, слаба и невежественна. Вряд ли она могла сделать, что-то реально опасное, или неприятное. А даже если и могла, то в качестве телохранителя у Алекто имелся брат и Гринграсс. Иногда полезно иметь поклонников, а еще полезнее, уметь ими правильно распоряжаться, но речь не об этом, а о том, что девушке отчаянно не хотелось, чтобы Мелани узнала обо всем этом неприятном инциденте, а потому Кэрроу некоторое время думала, стоит ли ей говорить все Ивену. Вряд ли ему может понравиться чья-то жертва, но других вариантов как отвратить Розье от Голдфилд, а такова была фамилия королевы, пока не было.
- Я возвращалась из библиотеки, когда услышала противное хихиканье в коридоре на третьем этаже. Так как обычно ученики нашего славного факультета смеются весьма сдержано и обладают достаточными мозгами, чтобы не заниматься гадкими делишками в местах, где их могут легко обнаружить, я было подумала, что сейчас услышу очередную Гриффиндорскую сплетню, но ошиблась. Хихикала Марианна с подружками, - Алекто усмехнулась и со всей осторожностью сложила рисунки в папку и пригладила их рукой, как если бы это было самое ценное для нее сокровище. Посмотрев на Розье, с обстоятельностью девушка продолжила, при этом с осторожностью наблюдая за реакцией самого юноши, не столько из практического интереса, сколько из банального любопытства.
- Приблизившись, я увидела, что в руках она держит папку, из которой по очередности достает рисунки, рвет их и бросает на пол. В наибольшее возмущение, как ты мог догадаться, ее привел твой портрет, который она так же намеревалась уничтожить, но не успела. Я отобрала у нее папку, чем вызвала величайший гнев нашей монаршей особы, как и тем, что назвала ее крысой. Воровать у своих же, это отвратительно, как и унижать тех, кто слабее, - Алекто скривила губки и фыркнула, ложась на спину, уперевшись локтями в плоскость кровати. Она ожидала. Ожидала, как отреагирует Ивен и искренне надеялась на то, что отныне от имени Марианна его будет воротить.

Печаль. Вот что испытывала Алекто, рассматривая рисунки, написанные умелой рукой ее сокурсницы. И эта печаль была странным образом связана сразу с двумя причинами и первой, как ни прискорбно был Ивен. Будучи довольно внимательной в отношении других людей, девушка сразу же заметила, что его эмоции не просто выражают восхищение красивыми рисунками и удивление тем, что на одном из них изображено его лицо. Нет, здесь было нечто большее и Кэрроу если не увидела это, то почувствовала, сама не в силах объяснить причину, по которой сердце сжалось от неуместной обиды и странной тоски. Какое-то время девушка молча смотрела на Розье, позволяя себе во всей полноте осознать испытываемые чувства. Была ли это ревность? Ревность к юноше в которого Алекто была влюблена? Девушка готова была поклясться самой себе, что не знает подобного чувства и все же сердце говорило об ином, нет оно траурным звоном боли оглашало душу Кэрроу, заставляя все самые темные струны заиграть противную мелодию, которая всем своим существом требовала разорвать рисунки и выкинуть их в мусорное ведро, а еще лучше сжечь. Причинить тем самым боль и обиду Мелани и устранить ее как конкурентку. Это было приятной перспективой, но, что-то останавливало Алекто, что-то, что приносило еще большую тоску. Осознание того, что это отвратительно? Из чувства ревности уничтожать прекрасное, будь то рисунки, или душа милой девушки? Да, Алекто не могла и не хотела понять этого, а уж уподобиться Марианне и вовсе казалось немыслимым. Кэрроу разрывалась. Она понимала, что скорее всего ей будет больно наблюдать за тем, как Ивен ходит на свидания, говорит комплименты и любуется другой. И это осознание заполняло сердце Алекто тоской и горечью. И в то же время она знала, что сейчас в ее руках не просто папка с рисунками, а возможность морально уничтожить Мелани, но это казалось еще более ужасным, чем если бы Кэрроу увидела Ивена счастливым рядом с другой. Ее влюбленность не была настолько чистой, чтобы совсем не знать эгоизма и себялюбия, но она и не была настолько грязной и порочной, чтобы из-за глупой ревности нападать на беззащитную девушку. Возможно Алекто и понимала Голдфилд, в какой-то мере, но даже если так, то совершать поступки противоречащие собственной природе, Кэрроу не хотела, не могла и ни за что не стала бы. Отец всегда говорил ей, что она должна действовать так, как велит ей ее сердце. А сейчас сердце, неприятно ноющее от тихой боли, говорило, что Алекто сходит в гостиную Слизерина и отнесет рисунки хозяйке. И не важно, что там распевал гаденький голосок, находящийся где-то за пределами сердца. Его источник не был настолько силен, чтобы дать корни в самую душу девушки и обосноваться там так прочно, чтобы заставить ее совершать ужасные и аморальные вещи. Черта с два. Иногда Кэрроу совершала ошибки, иногда она совершала фатальные ошибки, но ее душа была чиста и свободна от постоянных приступов гнева, ненависти, зависти, ревности и презрения к тем, кто слабее ее. И влюбленность, наивная, чистая, детская влюбленность пересиливала такой же наивный детский гнев. И Алекто вдруг расцвела в улыбке, хотя момент был, мягко говоря, не самый подходящий. Приняв верное решение, девушка почувствовала облегчение. Сомнения отступили и она улыбнулась уже увереннее, Ивену, а затем и подошедшей к ней мадам Помфри, которая угостила девушку очередным зельем и порекомендовала Алекто отдохнуть, но чего-чего, а уж этого девушка точно делать не хотела, когда у нее было столько волнующих душу вопросов к Розье. Большинство из них были не совсем корректными, но один Кэрроу точно могла задать и намеревалась это сделать, но только по возвращении из гостиной Слизерина. А для этого нужно было дождаться, пока мадам Помфри вновь удалится в свою коморку для прочтения очередного фолианта по магической медицине.
Так она и сделала. Едва практикантка зашла в соседнюю комнату и плотно закрыла за собою дверь, как Алекто поднялась с кровати, чуть поморщившись от уже почти привычной боли, взяла в руки папку с рисунками, глотнула на дорогу тыквенного сока и бодренькой походкой направилась к дверям, где на секунду обернулась на Розье, призадумалась, а затем решила, что говорить, что-либо будет лишним. Так, неспешной походкой, Алекто прошла добрую половину Хогвартса, то и дело обмениваясь улыбками и короткими приветствиями с сокурсниками и не совсем. Некоторые задавали вопросы из корыстного интереса, иные действительно волновались из-за того, что произошло, а все остальные спрашивали как дела у Ивена, так как боялись сами прийти к нему в больничное крыло, как если бы Розье кусался, или того хуже. Хотя, представляя себя на месте всех остальных, девушка приходила к выводу, что она бы тоже смущалась, боялась и не решалась вот так просто заговорить с объектом своего обожания. Нельзя было сказать, что Кэрроу из робкого десятка и едва она почувствовала легкий налет влюбленности, как стала избегать Ивена. Нет. Будучи очаровательной малышкой с первого курса, она не раз подбегала к Розье и не только за помощью с домашним заданием, как если бы он и другие третьекурсники были бы никем иным, как самим профессором Слизнортом. Да и чего греха таить, будучи уже на пятом курсе, временами Кэрроу подходила к Розье нарочно, чтобы он помог сделать ей домашнюю работу, а заодно и обратил свое пристальное внимание. Правда, зачем Алекто это внимание, она и сама еще толком не знала, потому что когда ее подружки рассказывали ей о поцелуях за колоннами, о нахальных приставаниях, или того хуже, Кэрроу не могла реагировать никак иначе кроме как широко раскрытыми глазами. Ей нравился Ивен, раньше ей нравились и другие юноши, но ничего пошлого, интимного и вульгарного Алекто не хотела! Она желала, чтобы за ней ухаживали как за принцессой, вели себя с ней как с принцессой и воспринимали как принцессу, а не как девушку легкого поведения. Вот почему Кэрроу боялась своих чувств и накручивая локон темных волос на пальчик, очаровательно улыбаясь, она до конца не понимала зачем это делает, а в случае, если юноша мнил о себе слишком много, могла вот так запросто дать в нос палочкой, что, собственно, и сделала, когда на третьем курсе ее попытался поцеловать четверокурсник с Гриффиндора. Нет, а что Вы думали?! Алекто, она же такая… Алекто! У нее и в мыслях не могло быть ничего неприличного, когда речь заходила об отношениях с противоположным полом. Ей нравилось гулять с Ивеном, ей нравилось с ним разговаривать, ей нравилось смеяться над его шутками и слушать его истории. Ей нравилось, что он ее спас. Совсем как настоящий рыцарь. Преимущество Розье перед всеми другими юношами было в том, что он находился очень близко к идеализированному образу, который создала себе в голове Алекто. И создала-то именно потому что пообещала себе, что вообще не будет воспринимать мальчишек, пока не появится кто-то очень похожий на принца в ее голове. А вот Ивен был похож. И это было плохо. Очень-очень плохо! Потому что Алекто, может, и не думала о том, как бы оказаться с ним целующейся, где-нибудь между полок в библиотеке, но все же уже видела их там же с Мелани. А это пробуждало в девушке не самые радужные чувства и она сводила брови к переносице в мыслях об этом. Необходимо было как можно скорее разобраться со всей этой ситуацией, иначе просто невозможно! Розье, его подружки, влюбленная в него королева и не менее влюблена принцесса, а еще золушка, фрейлины, бои в запретном лесу, злая мать, придворные сплетники… От всего этого волосы вставали дыбом, черт побери! Вдох-выдох.
- Котел Керридвен, - громко произнесла пароль Алекто и переступила через порог полупустой гостиной, в которой сидело лишь пару старшекурсников и кучка малышей, с открытыми ртами, слушающих взрослых. Стоило только Кэрроу показаться у них на глазах, как внимание детей тут же переключилось, и веселый писк сменился сотней вопросов, которые так интересовали всех и сразу. Девушка постаралась ответить на восторг малышей сдержанно и все же она не нашла выхода лучше, кроме как сесть в кресло и рассказать детям как все было. А под конец многозначительно продемонстрировать еще не затянувшуюся рану на животе.
- Я везде ее искала! Я точно знаю, что это Марианна ее взяла, - тихий голос был различим сквозь более звонкий, упрямо убеждающий огорченную подругу в том, что папка могла быть утеряна Мелани и без посторонней помощи. Алекто мысленно порадовалась за то, что у девочки есть, кому ее утешить в случае чего (а утешать еще придется, учитывая с Кем Мелани имела неосторожность связаться) и поднялась из кресла, встречая сокурсницу с мягкой улыбкой на губах.
- Мелани, - тихо начала Алекто, - ты приходила к нам в больничное крыло и случайно оставила папку между книгами, которые принесла Ивену. Он пока не может ходить так далеко и поэтому просил передать ее тебе. Не беспокойся, все рисунки в целости и сохранности, мы не смотрели их и тем более не трогали, - девушка протянула папку растерянной Мелани и в этот момент она чуть приоткрылось и на пол плавно опустились два рисунка, один из которых изображал Ивена, а другой был порванной ранее абстракцией. Алекто моментально подобрала рисунки, бросила единственный взгляд на портрет Розье и улыбнулась.
- Береги его, - как-то нервно произнесла девушка и тут же поспешила добавить, - рисунок. Он очень красивый.
Она быстро дошла до больничного крыла. И не стоит добавлять в сцену патетики и слезных переживаний, потому что их не было. Кэрроу знала, что она поступила правильно и не переживала насчет своего поступка. Оказавшись в лазарете, девушка с чувством выполненного долга опустилась на кровать и взяла в руки книгу, неспешно перелистывая страницы, одна за одной. Наконец, девушка сложила фолиант у себя на животе и обратила заинтересованный взгляд на Розье.
- Что ты собираешься делать?