Exordium: Littera scripta manet |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Exordium: Littera scripta manet » Вне игры » fuck the pain away
Место и время событий: подземелья Хогвартса, середина октября
Участники: Millicent Bulstrode & Gregory Goyle
Краткое описание событий: послушай меня, девочка, он просто не знает, от чего отказывается. послушай, он просто кретин. послушай меня хоть пару мгновений - он тебе не нужен. ты спросишь "а кто нужен?", а я отвернусь. парни не плачут, они выходят курить на лестницу (ц)
Отредактировано Gregory Goyle (2011-08-13 00:24:05)
растроганная до заплаканной. нервы скукожились, сжались от непонятного. тихого. я законно распята на простыни нового психа. психа-идола. к чёртовой матери я послала бы это распятье! но мне нравится. вот вам иглы, канва, вот вам пяльца. растяните меня. рвите платье. не мигая, пусть пялятся, как в моем теле взрывается зачатая пятница. мальчик-идол будет смеяться, пока солнце его не скончается, не расплавится, не расплачется свежевыжатым золотом, да по пальцам. разгрызайте меня, расплетайте, я сказала вам своё "нате", так чего же вы медлите, братья? если страшно так - то оставьте. мальчик-идол мне свяжет запястья, бесконтрольно сдаюсь его власти - разбирает пусть на запчасти и хранит меня в разных - на счастье. я кричу и от крика оглохну. мальчик-идол, я без тебя сдохну. [c]
мой голос срывается, то поднимаясь, то опускаясь на децибел. я ломаю пальцы/руки, ломаюсь изнутри и цежу сквозь зубы.
- откуда ты знаешь? ты ничего не можешь знать!
мои нервы затягиваются в тугой комок, верно, чтобы я успела повеситься на собственных нервах. я глубоко вздыхаю, мои глаза показывают боль, мой рот криво и болезненно усмехается, будто бы я сильная. к черту! я просто боюсь этого; боюсь, что не окажусь превыше этого, окажусь слабой и что это все правда. мне бы в пору играть какой-нибудь дешевый спектакль около грязного бара, куда кучей вваливаются противные и толстые мужики, плюются табаком и громко смеются. только у меня все не так: этика и чистота. это нирвана доходит до абсурда, мне все безразлично и мама ругает меня.
в детстве мать пела мне песню из пьесы «кровавая свадьба». она говорила, что самое лучше в жизни – исполнение своих желаний. если бы она так не была привязана к деньгам моего отца, она бы его отравила или бы пустила пулю в затылок. но она любит деньги и петь песни из кровавой свадьбы. такая вот дилемма.
теперь я представляю перед собою кровавую сцену, где мои руки до локтей в крови и я не плачу. я же сильная, мать твою, я же чертовски сильная! усмехаюсь про себя, держу наготове весь свой цинизм и смотрю на Грегори. он напряжен и я это чувствую. я чувствую, как начинает мое сердце иступлено биться, как я яростно сжимаю кулаки. он ни в чем не виноват, это все я и моя любовь. снова усмехаюсь последней мысли. противно, что я вляпалась в это дерьмо. безумно противно и грустно от чего-то. он же подлый и полное ничтожество, этот Малфой. а я все строю обуглившиеся от времен мечты и мну простыни по ночам. мне бы всего лишь не грызть душный воздух и свое горе. всего лишь целовать его порывисто, сквозь сбивчивое дыхание. вместо этого Грегори говорит, что они вместе спят. блять. что он в ней нашел? обыкновенная дура, с красивым лицом. мне становится тошно только при виде нее и всех этих куколок. она красива, она чертовски красива. и пока я ломаюсь внутри, пока сжимаю вены баррэ, она целует его в висок и глядит не моргая.
я мечусь по гостиницы. подхожу к камину и долго смотрю на огонь. он не успокаивает, он ничего не говорит, только мое сердце подступает к гортани. нет, это не слезы, это все огонь лижет мою сетчатку глаз, заставляя капать что-то соленое из глаз. я судорожно глотаю воздух, а что-то соленое из глаз продолжает тушить огонь. ненавижу себя и его. как будто весь мир против меня, как будто целая толпа режет меня на куски, давит и громко кричит. безысходность. я медленно умираю. поворачиваюсь к Грегори.
мои губы дрожат, я сажусь рядом с ним. я подавляю в себе все эмоции, стягиваю их в клубок и заправляю в себя. словно горючее. он замечает, я вспоминаю как мы прошлой зимой были в Торонто. почему-то мы выбрали именно этот город, именно Америку.
мы жили в почти самом бедном районе. это был год, когда я познакомилась официально с Малфоем и была как дура счастлива. это были наши каникулы в Торонто. мы видели, как торговки красят бумажные цветы лиловой краской и она стекает по мостовой. но мне было все равно. я была счастлива. черт, это ведь когда-то было… Гойл постоянно молчал и с его губ отскакивали резкие слова. но мне было все равно. иногда я держала его за руку и смеялась над его удивленном выражением лица. мы жили в бедном районе и пили маггловские напитки. но мне было все равно. все равно, кого я держала за руку, все равно кто был со мной. я была счастлива и это было самым главным. потом мы вернулись в Лондон и мое счастье улетучилось. я редко держала Грегори за руку и сердилась на каждую глупость. я не виновата, что сердилась на всех, это все Лондон так действовал на меня. я не видела Малфоя, не видела Асторию. но я была все равно подавлена и измучена. нельзя говорить и делиться радостью. все же нельзя.
я смотрю на Гойла невидящими глазами. чего-то соленого уже давно нет, я это вытерла у камина. я смотрю на него и не верю глазам. внутри все бьется, разбивается на мириады осколков. если бы не он, я бы давно сдохла в этом гадюшнике.
я провожу ладонью по лицу. если нужно, я была бы самой лучшей в мире. но я брошенная злобная тварь, я ничто перед его глазами. его называют принцем и я хохочу во весь голос в_себе.
ночью я буду сидеть у двери и стонать, как собака. я буду стонать и цунами в конце-концом захлебнет меня, подавлюсь эмоциями, я буду на следующий день пустой. я точно знаю.
- вы уже обсудили с ним, какая она в постели? – сухо.
я любопытно смотрю а него. я немного умираю. знаешь ли, милый.
я тебя буду ждать ; вечность - это не срок. времени не оторвать от жизни моей кусок. тают бессмертьем дни, лицо превращая в хлам. сможешь если, то сохрани все что принадлежало нам; буду всегда с тобой, стану собакой твоей, чтоб о тебе с тоской скулить у закрытых дверей. поторопись ко мне, ты можешь еще успеть в собачьих глазах на дне слезы мои рассмотреть (ц)
к черту это все, давай останемся вдвоем с тобой. милая, моя девочка. зачем тебе всегда нужен кто-то третий. почему ты не хочешь ничего видеть, девочка. почему закрываешь глаза на такое очевидное. это же не мимолетное, сколько лет я в сердце растил эту муку, взрастил, что теперь? каждый раз, когда кажется, что дальше уже никак, что это - предел, предел возможностей моего сердца, моего тела и души; каждый раз появляется что-то еще. сколько можно.
девочка, все в этом замке знают, что я злее всех, мы с тобой не герои, я не спаситель, а ты не прекрасная принцесса, да? но послушай, просто послушай меня, он же тоже не принц, принцев вообще нет, но будь моя воля, я нашел бы для тебя самого лучшего. только тебе не нужен лучший, тебе нужен именно он. кажется, моя с ним дружба разбилась на такие неопрятные осколки и разлетелась в разные стороны в тот момент, когда я впервые увидел вот_это выражение твоего лица, такое холодное и несчастное, наверное, я просто мудак, милая, но это выражение делает тебя для меня особенно прекрасной. ты - мир, мое пламя, в котором я горю заживо уже столько лет, да все никак не сгорю - ирония жизни. злая хуевая ирония.
девочка, я мог бы радоваться и злорадствовать, ведь наши чувства теперь так схожи, но ты только убиваешь меня, каждую минуту в этой душной комнате мне хочется лечь навзничь, закрыть глаза и не открывать никогда, вот только оставить тебя одну в этом аду совершенно немыслимо, ты - та, ради кого каждый мой вздох, слышишь? и пусть тебе все равно, это ничего, девочка. я сильный, я справлюсь, я привык. я же Гойл, я могу пойти и избить кого-нибудь, связаться с гриффиндорцами, чтобы они могли снова меня распять, ишь бы не было так больно внутри, я готов вынести любую боль снаружи.
а ты, все хорохоришься, все храбришься, Милли, видел ли кто-нибудь в этой школе хоть одну твою слезу, я сомневаюсь. ты - скала, неприступная крепость, форт, который не под силу взять ни одному полководцу, но чем же этот придурок смог открыть дверь в твой маленький мир, как он сумел подобрать ключ - я не пойму никогда. иногда ночью мне хочется задушить его подушкой, чтобы он не мучил нас, моя девочка. но ты же возненавидишь меня, да? мне на Азкабан наплевать, на все и всех, кроме тебя, родной, един.ственной; если бы ты могла дать мне хоть один шанс, девочка, я смотрю в твой глаза и стукаюсь о ледяную стену, но продолжаю смотреть и разбиваться в кровь, надеясь, что когда-нибудь.
- откуда ты знаешь? ты ничего не можешь знать!
сжать руку в кулак и так отчаянно захотеть себе врезать за эти оброненные слова. зачем, Гойл, тупица? тебя заслуженно называют самым ничтожным учеником всех времен, заслуженно ставят новых и новых "т" на уроках, глупый, ничтожество, зачем так ранить ее? но, может, это и к лучшему? от меня сейчас, чем от них потом. чем ты увидишь, как его руки лежат на ее бедрах, как он шепчет ей на самое ушко и убирает локон с лица. весь такой изящный и галантный, гребаный Малфой, я могу руками размозжить твою голову, моими огромными грубыми руками, в которых до сих пор неуверенно держится перо, зато бита как нельзя лучше. я хочу оставить тебя умирать в темном подвале.
Милли, Милли, тебе ведь не нужны мои слова и ни один вопрос не требует ответа. ты все понимаешь, такая умная, все знаешь в тысячу раз лучше меня и каждый раз помогаешь мне во всем. ты помнишь, как я не мог разобраться с маггловскими деньгами, да? а ты так заливисто смеялась и брала из моих ладоней какие-то бумажки, чтобы расплатиться за порошок, а каждую ночь я находил тебе клубнику, чтобы утром ты ела красные ягоды с кофе, чтобы кончики пальцев были красными, а глаза счастливыми. может, нам стоило остаться там навсегда? конечно, мне все не нравилось, эти магглы и их законы, но главное - я мог смотреть на твои волосы 24/7, мог охранять твой сон и не пускать к потертому дивану кошмары, потому что никто не смеет тебя беспокоить. никто.
- вы уже обсудили с ним, какая она в постели?
- думаешь, мы говорим о каждой, что бывает в его постели?
и да, черт, это же Астория, а не обычная случайная сучка, но что я могу сказать? как застал их? как она извивалась под его идеальным телом? как потом он рассказывал мне долго, за бутылкой ночного виски, как я сжимал зубы и старался иногда тупо смеяться, чтобы вести себя как обычно, хотя каждое мгновенье представлял твое лицо, вот это самое, которое повернуто сейчас ко мне. мы с тобой еще нахлебаемся, девочка, еще нахлебаемся.
Отредактировано Gregory Goyle (2011-08-14 13:27:28)
слова стали глохнуть. ты пытаешься сломать меня,
бросаясь обломками прошлого.
подставляю локти. ты кричишь мне в лицо.
улыбаюсь. послушай, мне тошно -
не дави на жалость. это последнее,
что осталось, в сердце комочком сжалось.
напьюсь-на-неделе.
пройдусь камертоном по вене.
отключу телефон. моя линия перегружена
тобой. у тебя ломка от недолюбви.
у меня приступы равнодушия.
отвалиотвалиотвали.[c]
это мой фатум. я устаю разрывать его оболочку; раз – я падаю вниз. я выворачиваю душу, ухожу вглубь темноты. я снова представляю свою смерть от дурацкой кончины где-то в районе ноября. но ведь это моя судьба.
его именем. я называю тебя его именем. шепчу тихо, а сама опускаю глаза, потому что стыдно. черт, даже мне стыдно. тебе неинтересно, Грег? тебе хочешь о другом? я знаю, я тоже. неизбежность меня доконает, я выпущу свой яд, я буду хорошей. но ты не веришь, никто не верит. я себе тоже. я назову тебя его именем.
два – вдыхаю глубже воздух, чтобы запастись кислородом, на года, на века. я чувствую, ты тоже дышишь тяжело, натягиваешь кожу рук, я вижу фаланги твоих пальцев. а у меня стонет сердце. у меня зашкаливает грубость, у меня зашкаливает злость - переломано переколота. я люблю с тобой путешествовать по венам, искать все способы, чтобы выжить. мы введем войну против всех, мы им улыбаемся, но чаще кричим на всех. помнишь, Грег? мы часто смеемся над всеми или кричим на них. нам же это нравится, когда у самих пусто и больно. когда хочется броситься оземь, разбиться, покалечится к черту. нихрена не согреться в этом мире, ни у кого не согреться…
«ты все-таки вернешь?». мне бы впору произнести эти слова. когда я злюсь ты уходишь, ведь так? уходишь, проносишься, оставляешь одну. я тебя унижаю, я тебя подавляю. тебе больно, но я не замечаю. я ничего не замечаю мне больно впервые. так сильно впервые.
- прошу, не нужно врать. думаешь, я тебе поверю? да вы как лошади ржете каждое утро.
я раздраженно бросаю словами, откидываю волосы со лба. никогда бы я не поверила, что Малфой будет молчать. просто не его критерий.
ну давай, ударь меня еще раз. я в отместку покалечу словами, я вывернусь наизнанку, но чтобы только не одной, чтобы только с тобой. я чувствую тебя, когда ты держишь мою руку или рассказываешь о своих приключениях с тщеславными гриффиндорцами. мы же их так называем, не так ли? ты же так называешь свои с ними перепалки – приключениями.
пока есть силы, Грег, держи крепче мою руку. я молчу смотрю на обивку дивана. в горле камень застрял, я выхожу на хриплый бред. это моя дистанция, силы кончаются, последний рывок и вновь опускается. это моя «победа», в первый раз сублимировать, ломаться, кусать локти. ты ничего не можешь сделать, Грег. мы слабы и от этого я еще больше злюсь. я хмурюсь, молчу. ты тоже молчишь. я уже ничего не вспоминаю: никаких поездок, никаких разговоров, как я однажды назвала тебя Тибальтом и ты этим жутко гордился. ты мой Тибальт. ты противостояние, бунт.
я выпускаю из себя яд. кажется, я становлюсь меньше. с меня стекают все соки. я высыхаю, словно стебель на дороге. растопчут, сомнут и я буду продолжать жить в таком состоянии. но это лучше, тем чувствовать острую боль, разбивать в кровь коленки. когда ночью бьешь кровать, чтобы не спать. я сплю и вижу сны – это самое страшное. видеть сны и чувствовать себя ничем, пустой, ненужной. у меня в горле снова ком, но теперь не такой уж болезненный, как несколько минут назад. я высохла, осталась в себе, но уже никакой, не вечной и не живой. и нет больше злости, только усталость. наверное, я бы еще кидалась посудой, канделябрами тяжелыми, чтобы сводило руки, чтобы ныли запястья. но я слабая, я быстро выдохлась, устала. ты веришь, Грег, что я сильная? я тебе улыбаюсь. только тебе я по-настоящему улыбаюсь.
- что мне делать?
я морщу нос, но так нужно. я не часто прошу помощи. кажется, что так мои слабости выйдут наружу. я буду стоять словно нагой, холодной и чувствовать в себе свежую рану. снова рану. с меня хватит, я устала. слишком устала.
но почему-то мне все еще плохо. знаешь, без тебя невозможно. я тебе в этом никогда не признаюсь. его именем. назову тебя ночью снова его именем. я не увижу твоего лица, но ты ничего не скажешь. твои зубы скрипят, я только слышу, как ты тяжело дышишь. но нам никогда не сорваться, мы всегда вдребезги, навылет.
у меня захватывает дыхание, когда я представляю перед собой их образ. чарующий образ, от которого ломит позвонки. у меня чуть дрожат губы. когда я поворачиваюсь к Грегори. я быстро овладеваю собой, это моя гордость; мой разум точный и быстрый. это единственное, что меня радует в себе.
я слышу, как в Лондоне устало скрипят трамваи и как медленно мы с тобой разделяем отчаянье. твержу сквозь зубы, что больше ничего подобного, что хватит с нас этого, что ненужно нам больше боли и это все просто сон или из этого ряда. но ты покачаешь головой, я буду молотить кулаками по твой груди. не отбиваешь, говоришь, что тебе не больно. но я не верю. я никому же не верю.
я откидываю голову на спинку дивана. у меня холодеют руки и что-то внутри. я чувствую твое тепло, твое дыхание.
ну да, ты мне нужен.
ну да, давай забудем.
я не сдамся. я ставлю блоки на удары твои крученые
не люби без того любимую, не учи без того ученого.
рифмы белые. платья черные
все - сдаюсь.[c]
мне страшно. я чувствую, как из этого дерьма уже не выбраться, как я тону, держась за твою руку. ты не выдержишь, я знаю. рука соскользнет и я захлебнусь в этой ненависти. ничего, все эти волны, все эти мысли, они стихают быстро. главное, чтобы «вернись», я скажу тебе это. но как же чертовски все ужасно. как же так?
Отредактировано Millicent Bulstrode (2011-08-16 00:45:53)
наши моторы разработаны на сто процентов больше, мы стоим ломанных грошей, но боги где-то в душе. и что-то между нашими пустыми фразами, три года за минуту прожиты, и виден целый мир. давай поговорим об этом, давай займемся сексом. от поцелуев пульс на плюс - мы не займемся сексом? я вижу себя в зеркале твоих больших зрачков
и я готов
и я готов
и я готов
и я готов (ц)
ты знаешь, милая, если бы я знал, как выбраться из замкнутого круга этого шапито, мы с тобой были бы уже далеко. время спешит, убегает куда-то, да? нам по восемнадцать лет, Милли, а я как будто только что рвал тебе полевые цветы и поправлял на шее бабочку, повязанную мамой так аккуратно. сколько мне было? лет пять, знаешь, я был маленьким. ты была маленькой. мы и сейчас маленькие, на самом деле, на самом деле нас и нет вовсе, наверное, было бы хорошо. я бы погрузился в это ничто, как в те часы, когда мы лежим с тобой на грязных матрацах, путешествуя в каких-то других мирах, наращиваем круги под глазами, вот кости уже до невозможности торчат, кажется, вот-вот порвут кожу. твою молочную кожу, Милли, твою кожу, я бы мог касаться ее всю жизнь, лишь бы никто не трогал.
и даже если бы были какие-нибудь "мы", у "нас" не было бы будущего, да? ты понимаешь, о чем я, да и не в войне даже дело, просто крушится эпоха. кто-нибудь еще по-настоящему верит в победу? не важно, как все закончится, наше время уходит. мы - ископаемые, Милс, нас должно было давно занести песком и пылью, мы должны лежать среди руин древних городов. грядет новое время, где для нас места нет. ни для каких нас. и можно пытаться жить на полную, объездить все и и изобрести новый вид кислоты, но это же ни к чему. будто это рак, рак, который убивает меня, убивает тебя, а мы и не сопротивляемся, потому что понимаем, что ничего не выйдет. уже ничего не выйдет, моя девочка. метаться бесполезно, но я не скажу тебе все это, ты можешь прочитать во взгляде, можешь понять по рваному жесту - я касаюсь кармана, проверяя, на месте ли сигареты. если бы сигареты могли заглушить нашу боль. ее уже ничто не заглушает, а еще несколько месяцев назад;
ты смеялась; в твоем взгляде было это что-то. что-то безумное, что-то, что я так люблю и никогда бы никому не отдал, запер бы тебя в самой высокой башне и отправлял как огромный огнедышащий дракон. ты смеялась; мы бежали по темной улице, бежали, кеды промокли, неровная мостовая была нашей дорогой в какие-то дали, за нами несся еще кто-то, но было все так легко, я мог бы взлететь. ты смеялась; я смеялся в ответ, ты бежала впереди, а я вдыхал полной грудью запахи ночи и твоих волос, ночью Лондон особенно прекрасен, да?
скорость - вниз, скорость - вверх, проснись; этот мир светит для нас с тобой одних,
город спит снова, жизнь кадрами. здесь только мы, вечная дорога в завтра (ц)
ничего не стало в этом октябре, только твоя боль, твои вопросы, а если бы у меня были ответы, если бы. нервы мои - фитиль, годы мои как воск. ты снова спрашиваешь, а я бы и рад отвернуться, но разве же отвернешься от твоих глаз. от этих омутов, в которые я каждый день с головою. каждый час. каждую минуту. каждый момент этого гребаного времени, зачем мне все это без твоих глаз, милая? лучше бы мы были в бреду, лучше бы по венам просто героин, я бы снял жгут с твой руки, он бы рассыпался на тысячи осколков, а воздух бы был весь из кристаллов, я бы царапался изнутри, когда дышал, и отталкивал от тебя все, лишь бы не видеть ни капли твоей крови, кроме той, что уже растворилась в инъекции где-то глубоко. Милс, ты знаешь, какие мне снятся сны?
- лучше бы ты этого не слышала. мало ли из-за чего мы можем смеяться. это все не имеет никакого отношения. Милс, я думаю, это не так серьезно. может, вообще на одну ночь.
только почему этих ночей было уже гораздо больше, а? я никогда не умел отвечать на собственные вопросы, только бы ты такой же не задала. только бы ты не подумала о том же, ты моя проницательная девочка, только эта проницательность и причиняет тебе столько боли. вырвать бы с корнями и выбросить в океан. в безбрежность. или впитать в себя, все твои шипы впитать в себя и сдохнуть в агонии и ломке, но только освободить тебя. если бы я мог, я подарил бы тебе настоящую жизнь, а не те иллюзии, из-за которых мы только длинные рукава на людях носим, я беру тебя за руку, чувствую, насколько ты сейчас холодна, я сжимаю ее, неспособный как-то иначе выразить все, что чувствую. я вообще только глупый мальчишка, а перед тобой и вовсе младенец, заключенный в это уродливое тело. если я выпью оборотное зелье, ты будешь любить меня так, как любишь его?
я бы хотел тебе ответить что-то вроде "жить. жить дальше", но как я могу такое сказать. ведь я сам не живу, только существую, а рядом с тобой будто бы даже почти целый, но стоит расстаться - все, сломанная игрушка. ничья. ненужная. все замыкается, Милс. он нужен всем, ты нужна мне, а я - никому. ничей. вечно у твоих ног. я смотрю на линии твоих скул, я весь разрываюсь изнутри, кладу голову тебе на плечо, лбом вжимаясь, руку - на талию, это все, да? дальше нельзя, но и этого мне хватит.
- не заморачивайся. к черту его. к черту всех.
это не то. и я не тот.
а давай,
как будто нет света.
жечь свечи
огнем с оттенком фиолета
и шептать на ухо друг другу секреты
в этом. ведь. нет ничего пошлого.
а давай,
как будто нет прошлого.[c]
я себя предаю. я нас предаю. я себя не ненавижу и черта с два, ведь могло бы быть и лучше, могло быть более прозаично. это мои фантазии, когда мне ничего не остается, как что-то воображать. от мечтаний меня тошнит, я это презираю, но не могу от этого деться. я вновь и вновь предаю себя, рву по кусочкам, разбиваюсь на мириады осколков. это еще называется каннибализмом, своего рода, но так оно и есть.
одно из неотправленных писем Грегори.
знаешь, я становлюсь слабой, сломленной. я злюсь на себя, я все чаще закатываю истерики. неважно кому, мне все равно. у меня почти никого не осталось, только ты. наполненный, сплошной. но и тебя я убиваю. наверное, у тебя на меня мигрень или еще что похуже. я часто закрываю на это глаза. ты у меня один остался, а я все закрываю глаза. дура.
ты даже и не знаешь, что я пишу тебе письма, а потом сжигаю. ты этого не знаешь. я никому не показываю себя внутри, даже тебе. когда я тебе пишу, мне легче. ты рядом. но я вновь отбрасываю от себя эти мысли. our world, помнишь? я не в себе, когда слышу слово «our». нет, наше сердце не девайс, это все притворство. мы – притворство.
мне тяжело, мне снятся сны с его изображением. я тебе о них не рассказываю, тебе не нравится. мне это тоже не нравится, я бы мечтала не видеть сны, но ничего не получается. я не бодрствую и не сплю, все смешалось. я вынашиваю планы мести, я плююсь ядовитым и все больше слабею.
выпотрошена, но до сих пор без тебя не могу.
мне бы хотелось все изменить, перебраться в другое русло, но ты не тот. я от этого еще больше ломаюсь.
я смотрю на тебя и ухмыляюсь слабо. нет, все не так; я бы хотела, чтобы ты никогда мне не врал, но это наше все, да ведь, милый? вечно мы в унисон, наотмашь, вечно так. я бешусь. мы волшебники, черт побери! когда я была маленькой, мне казалось, что мы можем все, мы боги или даже лучше. я представляла себя на вершине мира, где у меня было все. стыдно ощущать себя падалью, особенно с таким резким и грубым падением.
- Грег, я бы…
мой голос надрывается, я отворачиваюсь, сжимаю кулаки от ненависти. я представляю себя встающей с кровати, у меня прострелена грудь; на спине еще две раны, из них сочится кровь. провожу по рукам – ссадины/царапины. мне больно, я кричу, сильно кричу, пытаюсь заткнуть раны. никого нет. вдруг все разлетелось. наш мир.
моя рука дрожит в твоей, я ее стараюсь делать тверже, не податливой. у меня все из рук вон плохо.
второе.
хочется забить его в угол тоже. сдаться, терзать, отпустить и снова забить. да надоели все эти панихиды и празднества по ночам, когда у меня сводят скулы от улыбок. когда я представляю его образ и мы вместе. он смотрит на меня так убийственно, и я не грубая, только желанная. прошу тебя, вырежи все это, просто вырежи. когда я не выдержу, ты будешь менять подо мной простыни? я не знаю, я просто не выдерживаю, вскипаю как грязный чайник, свищу и выдыхаю пары. знаешь что я выдыхаю? я выдыхаю душу.
давай уедем отсюда куда-нибудь в Ванкувер или еще куда-нибудь получше. мы найдем место, это наш мир. мы же боги, ты помнишь? только вырежи все.
ты самое лучшее, Грег, что у меня было.
я сворачиваюсь калачиком, ложу голову на твои колени. у меня болит голова и еще где-то ниже. у меня закрываются веки, но я не умираю. нам еще жить и жить, болеть и болеть. любить ли, милый? мы люди – растении. мои мысли, как неврастеники. я выбиваю чечетку на наших нервах. давай повесимся что-ли снова? но мы же боги, мы не умираем.
последний залп, но я засыпаю.
- хорошо, Грег, не об этом. больше ничего мне не говори. не хочу, мне надоело.
я жмусь у тебя на коленях. святая Магдалена давно бы растаяла со своим «недо-», а мы еще как-то держимся, перебираемся из места на место, все чего-то ищем – не находим. да и к черту.
меня ментально пытают, я не отбиваюсь. в первый раз не отбиваюсь, понимаешь? милый мой мальчик, молчи. мы с тобой…
/давай за прошлое/
покажи мне ритм и как жить. тоже не знаю, давай, до скорого.
я в ступоре. не получается|ps
Вы здесь » Exordium: Littera scripta manet » Вне игры » fuck the pain away
